Андрей Елчанинов - История русской армии. Том первый

Где найдем мы лучшее истолкование внезапности, этого вернейшего залога победы, основанного на скрытности (из-за гор, лесов, через топи, как снег на голову) и быстроте (удвоив шаг богатырский, нагрянь быстро), как и во всех высочайших образцах военного искусства?!.

Суворов никогда не уступал почина действий противнику и всегда господствовал над его волей. Все дела его ведены им как по нотам. Всегда и всюду он делал все, что хотел, а неприятель шел по его воле. Даже в то роковое мгновение под Треббией, когда сами «чудо-богатыри» частью дрогнули и бежали, он сумел обратить это в военную хитрость («заманивай»), и враг был разбит. Даже в Швейцарии из безвыходного, казалось бы, положения он вышел наступательными боями, обманув все расчеты врага, — а под Кинбурном прямо сказал про турок: «Пускай все вылезают».

Необыкновенно твердый и настойчивый, он не признавал возможности отказаться от своего замысла. «Что вы скажете про человека, который уложит всех до последнего, ляжет сам, но не даст приказа отступать», — говорил Моро. Наоборот, чем больше возникало трудностей, тем горячее было стремление их преодолеть у Суворова. И вот мы видим, как, весь израненный, еле живой и, казалось бы, исчерпавший все силы войск, он под Кинбурном «в третий раз обновил сражение — победа совершенная».

«Атакуй, с чем Бог послал», — учит Суворов. Или: «Жаль, что не все 100 тысяч здесь — было бы легче покончить с ними одним разом».

Если же противник хотел овладеть почином (Макдональд, Жубер), то Суворов опережал его и жестоко бил. Вся стратегия его была наступательная, и никогда он не вел войны оборонительной. Иногда, в частных случаях, ему приходилось обороняться (Кинбурн, Гирсово), но и тогда он переходил в наступление по строгому расчету.

Форма одежды лейб-гвардии Измайловского полка: штаб- и обер-офицеры, рядовой барабанщик и унтер-офицер

«Оборонительная война нехороша, — говорил он князю Ауерспергу, встретившись с ним на балу во дворце перед отъездом в Вену, — наступательная лучше. Французы на ногах, а вы на боку. Они бьют, а вы заряжаете. Взводи курок, прикладывайся, а они ринфрески [по-итальянски прохладительное] — пропорция три против одного. Пойдите за мной, и я вам докажу».

Будучи сторонником смелости, решительности сражений, Суворов даже вышучивал такие слова, как опасность, поддержка (по-тогдашнему «сикурс»), резерв и т. п. «Сикурс, опасность и прочие вообразительные в мнениях слова служат бабам, которые боятся с печи слезть, чтобы ног не переломить, а ленивым, роскошным и тупозрячим для подлой обороны, которая по конце худая ли, добрая ли, рассказчиками также храброю называется».

Об отступлении Суворов слушать не хотел: слово «ретирада» произносил он нараспев, а о defensif он говорил, что на русском языке соответствующего слова нет.

Давая для обучения войска наступные плутонги, он прибавлял: «хотя и отступные, только с толкованием, что то не для отступления, но только для приучения ног к исправным движениям».

В Италии он дает Багратиону поручение: «вы таинство побиения неприятеля холодным оружием Бельгардовым войскам откроете и их к сей победительной атаке прилежно направите; а от ретирад — отучите».

Но это вовсе не значит, что Суворов совершенно отрицал отступление как прием действий на войне. Раз завязался бой, он не допускал мысли о неудаче, и по его словам: «Проигранное сражение — это такое, которое считают проигранным». Но, например, перед Нови, под Александрией и т. д. он прямо указывает, отходя, выманивать врага, а Бельгарду, идя на Макдональда, для действий против Моро дает указание: «Перед превосходными силами отступают». Наконец, Краю он пишет: «Нет стыда уступить пост превосходному в числе неприятелю».

Понимая бой как конечное и грозное средство войны, он стремился всегда довести его до самого решительного исхода и победу старался закончить жестоким преследованием. «Победивши, обновляй по обстоятельствам, но гони его до сокрушения». И еще: «Преследуй денно и нощно, пока истреблен не будет», — вот наставления Суворова; ибо «Недорубленный лес опять вырастет.»

Еще одно его выражение: «Бегущего неприятеля истребляет одно преследование».

«Будучи победителем, мы остановились, засели в унтеркунфт, в унбештимтгезагт. Вы должны были, разбив неприятеля, преследовать его; в подобном случае можно и с малым отрядом отрезать противника», — укоряет он Бельгарда.

А ведь тогда не придавали преследованию особого значения и предпочитали строить противнику так называемый «золотой мост», давая свободно уйти с поля сражения.

Что касается ночных действий, которые якобы «выдвинула впервые русско-японская война», то Суворов говорил об этом следующее: «Ночное поражение противников доказывает искусство вождя пользоваться победою не для блистания, но для постоянства. Плодовитостью реляций можно упражняться после».

Всегда уверенный в победе, Суворов, однако, предостерегал от последствий недооценки противника: «Никогда не презирайте вашего неприятеля, каков бы он ни был, и хорошо узнавайте его оружие, образ действовать им и сражаться, его силы и слабости». И наконец, венец всего: «В бою надо стремиться к единой главной точке и забывать о ретираде. Быстрота и внезапность заменяют число. Натиск и удары решают битву».

Горячий поклонник разумной свободы действий, он мечется душой, когда Венский двор требует от него не предпринимать ничего важного, не испросив предварительно разрешения из Вены. Вот как писал об этом Суворов графу Разумовскому:

«Его Римское Императорское Величество желает, чтобы, если мне завтра баталию давать, я бы отнесся прежде в Вену. Военные обстоятельства мгновенно переменяются. По сему делу для них нет никакого верного плана. Я ниже мечтал быть на Тидоне и Треббии по следам Ганнибала, ниже в Турине, как один случай дал нам пользоваться тамошними сокровищами, ниже в самом Милане, куда нам Ваприо и Кассано ворота отворили. Фортуна имеет голый затылок, а на лбу длинные висящие власы. Лёт ее молниин; не схвати за власы — уже она не возвратится».

В другом же письме, от 1 июля, он пишет: «Я в Милане — получаю из Вены ответы о моем приезде в Верону; я только что в Турин перешел — пишут мне о Милане.» А дальше читаем у него: «В Вене любят только посредственность; а талант не охотник до узды<���…>. Из четырех углов за тысячу верст отнюдь в мои операции не входить».

Ясно, что Суворов, при таком отношении к вопросу проявления воли на войне, самым решительным образом обосновал свои успехи на самостоятельности своих подчиненных.