Михаил Аникович - Повседневная жизнь охотников на мамонтов

Настоящие войны в Европе начались уже на финальном этапе палеолита, в период, переходный к новому каменному веку (эпоха мезолита-неолита). Именно тогда человек впервые начал заниматься земледелием и скотоводством, начал прочно «обживать» свою территорию, одновременно создавая на ней материальные блага, становившиеся для иноплеменников слишком большим соблазном. Не случайно именно в этот период на стоянках самых различных культур резко увеличивается количество находок наконечников стрел. Долгое время археологи считали, что лук и стрелы и появились именно тогда — в мезолите. Однако новые находки ясно показали, что это не так.

Охотничий лук был изобретен в глубокой древности, вероятно, еще в раннюю пору верхнего палеолита. Тем не менее вплоть до начала эпохи участившихся межплеменных столкновений он не имел ключевого значения в вооружении охотников. Практика загонных охот не давала широких возможностей для его применения и развития. Зато при военных действиях именно лук должен был стать самым грозным, самым дальнобойным и эффективным оружием из всех, которые знало тогда человечество. Таковым он и стал.

В романе «Закон крови» описан гипотетический случай изобретения боевого лука в раннюю пору верхнего палеолита на Среднем Дону, на той самой территории, где в дальнейшем появились многочисленные стоянки охотников на мамонтов. Действие происходит в одном из сообществ, которые археологи относят к стрелецкой культуре.

Это драматический момент романа: Мал, один из самых опытных и уважаемых общинников, вступает в смертельный конфликт со всем своим родом. Лишенный родового имени, преследуемый за свое преступление, он вдруг осознает, что все его искусство следопыта, все привычное оружие охотника, по сути, бесполезны в борьбе с людьми, с такими же следопытами, как он сам:

…Люди говорят: «Следопыт следа не оставит!» Люди верят: «След следопыта не выследить!» Но все это — только слова! Даже самый лучший следопыт не может совсем не оставить следа, — ведь он не птица! Да и был бы птицей, — кто знает, — какие следы оставляют они в своем полете?

Нет, если настоящий следопыт хочет скрыть свой путь, свою тропу, его искусство вовсе не в том, чтобы вовсе не оставить на ней следа. Он должен переложить след: создать ложную тропу, уводящую в сторону от его истинного пути, но с таким расчетом, чтобы настоящий путь после хотя бы частично совпал с этой ложной тропой. А дальше — дело искусства: кто хитрее, кто опытнее, — дичь или охотник?

Лишенный имени был уверен: опытнее — дичь, но такая, как он сам! Он сидел высоко на сосне, наблюдая за действиями преследователей, вставших на ложный след. Лазать по деревьям могут все, — от охотника до мальчишки. Но и в этом он постарался достичь совершенства. Никто другой не мог забраться так высоко в считанные минуты, да еще с оружием! — и не оставить следа. Никто не мог так ловко замаскироваться в ветвях. И никто не знал: чтобы соскользнуть вниз — ему достаточно совсем немного времени; нескольких ударов сердца — не больше: для этого приспособлена длинная и тонкая, но прочная веревка из кожаных ремней …Впрочем, Йом, бывший его приятель, знал больше других… Сейчас Мал жалел, что делился с Йомом и тем, чем делился. Но, — кто же мог знать?

Он с нетерпением ждал того момента, когда преследователи потеряют след. Лишенный имени надеялся: разбредшись в стороны (это неизбежно при поисках), они будут действовать в одиночку, — до тех пор, пока кто-нибудь вновь не встанет на след и не позовет остальных. А чего им опасаться? Одного-единственного врага, который должен быть уже далеко от этих мест? …И вот тогда-то — настанет его час!

Первым ляжет Йом, — самый опасный.

Мал осторожен. Это будет сделано не теперь, не здесь, вблизи от стойбища. Пусть найдут еще один след; пусть подумают: ополоумел и мечется в панике! Пусть станут еще беспечнее. И вот тогда…

…Лишенный имени взглянул на солнце, соображая, сколько времени понадобилось его врагам, чтобы пройти по ложному следу до этого места. Пожалуй, как он и рассчитывал, — не больше, не меньше. Теперь, прежде чем новый след будет взят, — они разойдутся широким полукольцом, потеряв друг друга из виду. У него хватит времени на то, чтобы прикончить одного, а то и двух; шума не будет, об этом он позаботится. Все внимание, конечно, будет направлено к той сосне, от нее — лучший путь на запад, хорошо известный охотникам… Оттуда и будут ждать сигналы. Значит, — влево!

Он уже огибал косогор, готовясь нырнуть в кустарник на противоположном склоне с таким расчетом, чтобы опередить посланных и подготовиться к встрече, как вдруг… Три крика совы, с короткими паузами, — и таких же три крика ворона; опять сова, и вновь ворон. Непрерывная перекличка! Это все меняло. Теперь — нечего и думать о перехвате: молчание одного из голосов — то же самое, что и сигнал опасности! После этого останется только выбирать: встретить смерть в схватке с пятерыми (Да нет! Обезножат и скрутят; смерть будет потом!), или бежать от них во весь опор, как длинноухий, как олень, безнадежно пытающийся уйти от волчьей стаи…

Ночью преследуемый лихорадочно обдумывает возможные способы дальнейшей неравной борьбы. И тут… к нему вдруг приходит озарение:

…Нелепость! Нелепость! Лук… в руках мужчины эта вещь годится только для добычи огня… ну — для сверления… Только мальчишки забавляются тем, что пускают с его помощью короткие дротики. Он сам этим баловался, и был не последним… Но чтобы сейчас он, взрослый охотник, взял в руки детскую игрушку?!..

Однако собственный сон — потрясающе яркий — показывает ему то, что может быть. Да, он один против всех, но вот как еще все обернется, если он успеет изготовить такое оружие:

…Мал снова был на сосне, — как тогда, утром, когда он мечтал пустить в ход металку и дротик, и не решился. Но теперь его рука сжимала лук, — не тот, детский лучок, из которого несмышленышь-Тииту пускал короткие дротики в зайцев и уток… не тот, — побольше, — из которого Тииту-подросток посыпал стрелы в стадо лошадей во время загонных охот, соревнуясь со сверстниками: чья стрела вообще долетит до стада? Чья вопьется в бок обезумевшей лошади, а не отскочит, не упадет под копыта? Этот лук был гораздо больше, — почти в человеческий рост; в нем опытная рука чувствовала силу грозного, хотя еще непонятного оружия!

Вот они, его преследователи! Спиной к нему, расходятся на поиск потерянного следа… На тетиву легла стрела — тонкая, с черным оперением и кровавого цвета наконечником. Мал хотел направить лук горизонтально, — по старой мальчишеской привычке, — но чужая воля развернула его левую руку совершенно иначе, непривычно… И пальцы правой руки вели себя не так: оперенный конец стрелы не был зажат между большим и указательным, — он покоился между согнутыми указательным и средним пальцами, отводящими его вместе с тетивой куда-то к правому уху… Пальцы выпрямились. Хлопок, — и стрела ушла вперед со зловещим свистом, до крови ободрав ложбинку между большим и указательным пальцами левой руки, сжимающей лук. Мал увидел, как его бывший приятель Йом рухнул замертво, пораженный точным ударом под левую лопатку! Не обращая внимания на боль, Мал выпустил подряд еще две стрелы… И еще два трупа! Только теперь опомнились остальные, но и они были в полной власти первого настоящего лучника. Они бегали как муравьи, бессильные достать его своими жалкими мешалками, бессильные скрыться… Когда еще двое завалились на корни сосен, — знакомый голос произнес: «Последний пусть уйдет; пусть расскажет!»