Ллойд Браун - История географических карт

Для новых испытаний были детально разработаны новые очень подробные правила. Разницу по долготе между Портсмутом и Ямайкой следовало определить заново при помощи наблюдений спутников Юпитера. Скорость хода № 4 следовало до отплытия определить в Гринвиче, но здесь Гаррисон заартачился. Он заявил, «что решил не выпускать его из своих рук, пока не получит от него какой-нибудь пользы». Однако он согласился прислать до начала испытаний секретарю адмиралтейства самостоятельно определенную скорость хода прибора в запечатанном пакете. После бесконечных проволочек испытание решено было провести между Портсмутом и Барбадосом вместо Ямайки, и Уильям Гаррисон 14 февраля 1764 г. взошел в Норе на борт корабля «Тартар» под командованием сэра Джона Линдси. «Тартар» проследовал в Портсмут, где Гаррисон измерил скорость хода № 4 при помощи эталонных часов, установленных там во временной обсерватории. 28 марта 1764 г. «Тартар» отплыл из Портсмута; начались повторные испытания.

История повторилась заново. 18 апреля, через двадцать один день, Гаррисон дважды измерил высоту Солнца и объявил сэру Джону, что они находятся в 43 милях к востоку от Порто-Санто. Сэр Джон в соответствии с этими данными проложил прямой курс к гавани, и на следующий день в час пополудни остров появился на горизонте, «что в точности соответствует упомянутому выше расстоянию». Они прибыли на Барбадос 13 мая, причем «мистер Гаррисон на протяжении всего путешествия объявлял, как далеко он находится от этого острова, на основании наилучшего определения долготы. За день до прихода он объявил расстояние, и сэр Джон шел в соответствии с этим заявлением до одиннадцати часов вечера, когда стемнело и он счел за лучшее лечь в дрейф. Мистер Гаррисон тогда объявил, что они находятся не более чем в восьми или девяти милях от земли, каковую соответственно на рассвете они и увидели с этого расстояния».

Сойдя на берег с № 4, Гаррисон обнаружил, что заново определять долготу Барбадоса по наблюдениям спутников Юпитера прислали никого иного, как Маскелайна и его помощника Грина. Более того, Маскелайн во всеуслышание рассуждал о преимуществах своего собственного метода определения долготы, а именно метода лунных расстояний. Услышав о том, что происходит, Гаррисон начал энергично протестовать. Он указывал сэру Джону, что Маскелайн не просто заинтересованное лицо, но активный и алчный конкурент и не должен иметь никакого отношения к испытаниям. Договорились о компромиссном варианте, но… случилось так, что Маскелайн внезапно заболел и не смог провести порученных ему наблюдений.

После того как данные астрономических наблюдений сравнили с показаниями хронометра, выяснилось, что № 4 за семь недель между Портсмутом и Барбадосом дал ошибку в 38,4 секунды, или 9,6 мили долготы (по экватору). Когда же часы вновь проверили в Портсмуте, то оказалось, что за 156 дней хронометр (с учетом скорости хода) ушел вперед всего лишь на 54 секунды времени. А если учесть еще и изменения скорости хода, вызванные перепадами температуры, – а Гаррисон заранее отправил в адмиралтейство информацию об этом, – то ошибка № 4 уменьшится до пятнадцатисекундного отставания за пять месяцев плавания. Это меньше чем У 10секунды в сутки.

Доказательства в пользу хронометра Гаррисона были ошеломляющими; их больше невозможно было игнорировать или отбрасывать как недостоверные. Однако Комиссия по долготе еще не сдалась. В резолюции от 9 февраля 1765 г. ее члены выразили единодушное мнение о том, что «означенный хронометр держал время с достаточной точностью и за плавание от Портсмута до Барбадоса не вышел за пределы минимальной ошибки по долготе, которую требует акт королевы Анны, и даже оставался существенно внутри названного предела». Теперь, заявили они, все, что остается сделать Гаррисону, – это продемонстрировать механизм своих часов и объяснить его конструкцию, «посредством чего можно будет изготовить другие такие же хронометры достаточной точности для определения долготы на море…». Чтобы получить первые 10 000 фунтов, Гаррисон должен был представить под присягой полные рабочие чертежи № 4; объяснить и продемонстрировать действие каждой его части, включая процесс регулировки пружин; и наконец, передать комиссии сам № 4 и еще три хронометра.

В этот момент любой иностранец признал бы поражение, но Гаррисон был англичанином, да еще и йоркширцем в придачу. «Я не могу не думать, – писал он комиссии после получения перечня условий, – что джентльмены, от которых я мог бы ожидать иного отношения, чрезвычайно нехорошо меня используют… Должно признать, что мой случай очень сложен, но я надеюсь, что я первый и, блага моей страны ради, последний из тех, кто страдает оттого, что доверился акту английского парламента». Дело «Гаррисона и его долготы» начали обсуждать в обществе, а несколько его друзей запустили импровизированную публичную кампанию против комиссии и парламента. В конце концов комиссия смягчила свои условия, и Гаррисон неохотно разобрал свой хронометр дома, чтобы продемонстрировать его комитету из шести человек, назначенных ею; трое из шести – Томас Мадж, Уильям Мэтьюз и Ларкум Кендалл – были часовых дел мастерами. После этого (28 октября 1765 г.) Гаррисон получил от комиссии сертификат на 7500 фунтов стерлингов – остаток от первой половины причитающейся ему суммы. Вторую половину получить было не так легко.

№ 4 находился теперь в руках Комиссии по долготе, под опекой государства для блага народа Англии. В этом качестве его тщательно охраняли от любопытных глаз и порчи, даже со стороны членов комиссии. Однако это ученое сообщество старалось изо всех сил. Первым делом они постарались как можно шире распространить информацию о механизме хронометра. Поскольку они были не в состоянии сами разобрать механизм, приходилось полагаться на рисунки Гаррисона; их скопировали и тщательно выгравировали. Почтенный Невил Маскелайн написал текст, который должен был представлять собой полное текстовое описание механизма. Все это было издано в виде книги с приложением иллюстраций: «Принципы хранителя времени мистера Гаррисона, с изображениями последних» (Лондон, 1767). На самом деле эта книга была совершенно безобидна, поскольку ни один человек не смог бы не то что изготовить часы, но даже приступить к их изготовлению по описанию Маскелайна. Для Гаррисона это стало еще одной горькой пилюлей. «С тех пор они опубликовали все мои чертежи, – писал он, – не заплатив мне второй половины вознаграждения, не заплатив даже мне и моему сыну за потраченное время по расценкам обычных механиков; пример такой жестокости и несправедливости, каких, я верю, прежде никогда не существовало в ученой и цивилизованной нации». Дальше – хуже.