Даниэль Гуревич - Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме

Ценились духи — экзотические и местного приготовления, особенно из Кампании. В Геркулесовом саду в Помпеях {339} 339 Regio, II, VIII, 6. цветы для венков и для парфюмерии разводили на продажу на хорошо политых клумбах, разделенных канавками с водой. Под пеплом сохранились пыльца, остатки корней, глиняные горшки с четырьмя отверстиями для молодых ростков, садовые инструменты, амфоры и бочки, осколки стеклянных флакончиков для духов и черепки глиняных баночек для кремов. В саду росли большая тенистая олива, лимоны, вишни, папоротники, дикий виноград, а из цветов — анютины глазки, розы, туберозы, жимолость, лилии, крокусы, ирисы, нарциссы, гвоздики и другие. Садовник вовсе не давал цветов в кредит или давал до завтра; он так и выложил мозаикой на пороге дома: eras credo. Один из папирусов Оксиринха в Египте (XLVI, 3313) содержит запись о большой оптовой закупке цветов для украшения дома по случаю свадьбы: Дионисия желала купить для сына две тысячи нарциссов и столько же роз, поставщик мог послать ей всего тысячу розовых бутонов, но, если она пожелает, четыре тысячи нарциссов.

Оставалось одеться и надеть украшения. За гардероб отвечала особая горничная — vestiplica или vestipica {340} 340 Возможно, это не одно и то же: вестиплика складывала одежду в ларь, а вестипика следила за состоянием гардероба. . Поверх ночной рубашки матрона надевала длинное верхнее платье (столу), обычно с расшитым подолом; ее подвязывали поясом. Это была не просто одежда, а знак общественного положения — эквивалент мужской тоги {341} 341 Фест, с. 112L Matronas apellabant fere quibus stolam habendi ius erat («матронами обычно назывались те, кто имел право носить столу»). . Быть одетой дома, как девица в Субуре {342} 342 media… Subura (Марциал. Эпиграммы, IX, 37, 1). , считалось очень дурным тоном. Если же матроне надо было выйти из дома, она накидывала еще шаль или плащ. Эти одежды были яркими, делались из дорогих тканей, очень тонкого сукна, шелка, полотна, в том числе муслина-паутинки, как вуаль из Тарента. Красили их особые мастера, и работа красильщиков (tinctores) считалась такой тонкой, что они носили разные названия в зависимости от специализации — тканей, с которыми работали, и цветов, в которые умели красить. Крокотарии красили ткань в шафранно-желтый цвет, фламмарии — в огненно-красный, пурпурарии — в пурпурный, виоларии — в фиолетовый. Часто эти ослепительные ткани расшивались блестящими вышивками. При этом, поскольку совершенных фигур не бывает, надо было уметь скрыть свои недостатки. Овидий весело разоблачает эти уловки, которые ему открывали богатый опыт и зоркий глаз.

Несмотря на законы против роскоши, многократно принимавшиеся, начиная с 215 г. до н. э. (закон Оппия), и тщетно пытавшиеся ограничить расходы, чем богаче была женщина, тем больше на ней было украшений {343} 343 Исключения вроде Гельвии (матери Сенеки) встречались редко и особо отмечались. : диадемы, ожерелья, часто с подвесками, медальоны, браслеты, кольца, разнообразные украшения на ногах. Украшения из золота, серебра, бронзы, драгоценных камней, бисера, жемчуга (надзор за жемчугом иногда поручался специальной служанке) {344} 344 Ad margaritas CIL, VI, 7421; поименованная в этой надписи имела даже заместительницу (vicaria). … Теперь оставалось только, чтобы на женщину посмотрели, но прежде всего — ей самой надлежало посмотреть на себя.

И действительно, каков бы ни был социальный статус женщины: простолюдинка, проститутка, матрона, — одним из символов женственности было зеркало. При раскопках их найдено очень много; кроме того, их изображения встречаются на шкатулках, различных предметах роскоши, на надгробных памятниках. Один из самых прелестных примеров происходит из Белгики и относится к III в.: молодая матрона восседает, как на престоле, в красивом плетеном кресле, поставив ноги на скамеечку; она, так сказать, предана в руки служанок: одна заплетает ей волосы, другая прыскает духами, третья держит зеркало, позади стоит четвертая с большим кувшином. Благодаря этим занятиям, которые многие философы считали пустыми и даже опасными для общественного порядка, все они вошли в вечность.

Другой надгробный барельеф, из Пизы, труднее поддается истолкованию. Его поставил каменщик Публий Феррарий Гермес своему сыну Феррарию Поркулу и двум своим покойным супругам: Цецинии Дигне и Нумерии Максимилле. Под надписью — две серии изображений: с одной стороны, орудия труда заказчика — линейка, отвес, угольник и тесло, с другой стороны вокруг зеркала разложены булавка для волос, гребешок, флакон духов, щипцы для завивки и пара сандалий. Что это — очередное свидетельство о легкомыслии женщин, которые думают только о нарядах? Думаем, что нет. Учитывая контекст и социальное положение вдовца, мы полагаем, что это скорее товары, которыми торговали его жены в модной лавке.

Сидя дома, женщина любила забавляться с домашними животными. У Лесбии (существовала ли она в действительности — вопрос спорный) был воробушек, услада своей хозяйки, которая целый день держала его на груди, но вот милая птичка умерла {345} 345 Катулл, 2 и 3. Возможно, эти стихи заключают в себе сексуальную метафору: ведь воробей среди птиц то же, что осел среди четвероногих. Но Фронтон, наставник Марка Аврелия, применяет уменьшительное от passer (воробей) — passerella — к своей маленькой дочке Кратии. … Умерла и птичка Коринны — попугай, привезенный из Индии, прекрасно подражавший человеческому голосу; хозяйка похоронила его и написала на могиле:

Другие женщины умилялись горлинкам и сорокам. Но прелестный любимец мог стать опасен: некая женщина, сообщает врач Целий Аврелиан, заболела чумой, когда щенок слегка поцарапал ей лицо {347} 347 Целий Аврелиан. Острые заболевания, III, 99. . Бывали и совсем не прелестные любимцы: Антония, жена Друза, так обожала свою мурену, что чуть не отдала ей сережки!

Иные держали при себе от скуки девочек с роскошными волосами, некоторым удовольствие (delicia, deliciae) доставляли карлики и уродцы. Матроне доставляло огромное удовольствие показывать свои живые чудеса или собрание произведений искусства гостям — взрослым детям и подругам. Говоря с подругами, она любила что-нибудь погрызть — например жареные семечки, хотя они и вредили пищеварению {348} 348 Орибаз. Собрание медицинских трудов. Приписываемые книги, 49 и 53. . Такие визиты она принимала в собственной комнате, которая называлась, как и спальня, cubiculum. Здесь можно было ненадолго отложить социальный декорум, столь могущественный во всей римской жизни; поэтому и сами комнаты отличались от предназначенных для официального существования вроде большой залы при входе, называвшейся атрием. Гости могли сидеть и в прохладном саду, который бывал больше и меньше, ухоженным и запущенным, но всегда оставался мил и римлянам, и римлянкам.