Сергей Балмасов - Белоэмигранты на военной службе в Китае

Поэтому по инициативе самого Широколобова он и еще четыре бойца ШОХа отправились на машине, вооруженные пулеметом и автоматами, для ареста Х. Хата. Попытка захвата была осуществлена вовремя, так как Хата уже готовился к бегству. Широколобов свидетельствует, что, «как только машина ШОХа выехала на проселочную дорогу, идущую параллельно ипподромному шоссе, метров через 200 мы увидели такую картину: по направлению к памятнику Чурейто рысью ехали 2 арбы, на каждой из которых сидело 5–7 человек. Все было необычно: арбы были на резиновом ходу, лошади не мелкой монгольской породы, каких мы привыкли видеть ежедневно, а большие, гнедой масти, какие использовались только в Квантунской армии. Мы одно время ехали параллельно с последней арбой, а первая ушла очень далеко. Машина ехала по проселочной дороге, а арба – по шоссе, чем и воспользовались седоки 1-й повозки. В этот момент сыграла решающую роль моя интуиция, выработанная и воспитанная в самом себе в течении 13 лет репрессивной японской оккупации. Я правильно и точно отличал японцев, воспитанных на самурайских традициях, от простых японцев, т. е. различал военных, жандармов и прочих, в какую бы одежду они ни наряжались. В данном случае я видел, что передо мной были не простые японцы, а из высшей элиты. Нами тогда овладела мысль: нельзя отпускать врага. Я крикнул ребятам: «Этих японцев нельзя упустить, их нужно забрать и доставить в ШОХ».

С этого момента началась погоня и предупредительная стрельба из пулемета «поверху». Шофер нашей машины полустоя крутил «баранку» и через открытую дверь кабины разговаривал с нами, ища подходящее место, чтобы выброситься на шоссе, но так, чтобы значительно опередить быстро бегущую лошадь. Люди, сидевшие в арбе, поняли, что за ними погоня. Возница из всей силы стал хлестать лошадь, которая перешла в галоп. План японцев, сидевших в арбе, был ясен: оставалось совсем немного до железнодорожного переезда, а там было рукой подать до Чурейто, под которым было убежище и выход на аэродром. Наша машина наконец круто повернула вправо, рывком выскочила на ипподромное шоссе, опередив бегущую лошадь метров на 50. Мы дали «поверху» пулеметную очередь, и возница с трудом остановил лошадь, по инерции ударившуюся грудью о капот машины. Японцы поняли, что они в плену, и подняли руки. Их оказалось шестеро…

Звук этой последней пулеметной очереди донесся и до аэродрома, его услышали представители консульства и руководители ШОХа, когда они садились в автомашину, чтобы вместе с только что прибывшими десантниками проследовать в ШОХ. Таким образом, время захвата в плен части штаба Квантунской армии и начало движения кортежа с аэродрома совпали. Естественно, машины с аэродрома пришли на несколько минут раньше, чем мы прибыли с пленными» [1584].

Тогда еще никто не знал, какая добыча досталась нашим эмигрантам. Для выяснения этого пленных доставили в штаб. Когда выяснилось, что в плену – начальник штаба Квантунской армии генерал Х. Хата и генеральный консул в Харбине господин Миякава, то прибывшие с десантом офицеры Красной армии сразу же заявили шоховцам, что они забирают пленных с собой. Уже потом стало известно, что горстка эмигрантов сделала то, что не смогли сделать специальные части Советской армии, предназначенные для поимки высших командиров Квантунской армии [1585].

Моряки Амурской флотилии вспоминают, что при прохождении Сунгари в районе Харбина на ферме моста через реку они видели вооруженных людей «в одежде цвета хаки. Выделяются красные платки или такой же галстук, развевающиеся от свежего ветра. Люди срывают с себя головные уборы и машут нам, приветствуя проходящие корабли. Один, схватившись за перила фермы, свесился с моста, рискуя свалиться в воду. Это девушка… Вид у этих ополченцев живописный: рубашки, сапоги или краги, в руках – «маузеры», винтовки, через плечо – пулеметные ленты и красные повязки на рукавах» [1586].

Жители Харбина обезвреживали японских смертников до начала 1946 г. В окрестностях города прятались сотни смертников, которых отличали белые повязки на головах. При проведении этих операций среди эмигрантов были погибшие [1587].

Такой порядок организовал командующий «Русской бригадой Асано» Смирнов, когда мощная многотысячная группировка врага была парализована и не оказала сопротивления при подходе советских войск к Сунгари. Согласно показаниям офицеров «Русской бригады Асано», поручика Витицкого и прапорщика Мустафина, еще 15 августа 1945 г., за три дня до прихода в Харбин советских войск, «наш отряд, усиленный добровольцами из русских эмигрантов, преимущественно бывших офицеров, воспользовался хаосом, царившим среди японцев, и разоружал караулы без особого с их стороны сопротивления. У нас тяжелых потерь не было, были только раненые. Все последующее время, вплоть до нашего задержания 26 августа 1945 г., мы охраняли 2 больших, около километра каждый длиной, железнодорожных моста через реку Сунгари, обеспечивая непрерывную переброску советских войск из Харбина в Порт-Артур. О нашем положении знал комендант Харбина генерал-полковник Белобородов, который обещал нам всякую поддержку и помощь…» [1588]Охранять мосты им поручили сами чекисты, опасавшиеся, что японцы разрушат их [1589]. Эти мосты были заняты «асановцами» после короткого столкновения с японо-русской железнодорожной охраной.

Фактически три дня в Харбине и его окрестностях до прихода советских войск существовала национальная русская власть, созданная нашими эмигрантами. Они создали Штаб обороны Харбина (ШОХ), предназначенный для охраны города от мародеров и для противодействия возможным диверсиям со стороны японцев. За это самым активным русским эмигрантам впоследствии были вручены медали «За победу над Японией» [1590].

Но сибиряк Белобородов, дважды Герой Советского Союза, командующий 1-й краснознаменной армией, не сдержал своего обещания перед офицерами, которые даже на японской службе остались верными своей Родине и считали, что, работая против японцев, они действуют на благо России. Он не только не помог им избежать несправедливого наказания, но даже и не вспомнил в своих мемуарах о своих земляках, репрессированных во многом по его вине. Даже в малом он не захотел поделиться победой, приписав почти все заслуги себе.

Вся эта несправедливость произошла, невзирая на то, что еще в конце 1943 г. начальник «Русской бригады Асано» стал агентом советской разведки. Уже в 1941 г. она получала сведения, что полковник Смирнов ведет деятельность, которая идет на пользу СССР, проводя среди японцев пропаганду в пользу невозможности в данное время выступать против коммунистов. В конце концов советская разведка получила сведения, что Смирнов изъявил желание сотрудничать с ней. В сентябре 1943 г., по данным советского разведчика Меньшакова-Кузнецова, у Смирнова был конфликт с высокопоставленным лицом японской военной миссии на почве защиты чести его русских сослуживцев. После этого Смирнов открыто заявил о желании прекратить свою работу у японцев. Советские разведчики вышли на Смирнова, который тогда уже работал на них, и вынудили отказаться от идеи уйти с поста начальника «Асано», так как, находясь на этой должности, он добывал важные сведения о работе японской военной миссии.