Михаил Галактионов - Париж 1914 (темпы операций)

В-третьих, в подвижности сил, совершающих маневр. Как отмечалось уже не раз, скорость движения войск и быстрота маневра — отнюдь не совпадающие понятия (Клюк и англичане в Марнской битве — гл. IV). Понятие подвижности войск в свою очередь оказывается весьма сложным. Происходит ли движение вне или на поле сражения, встречает ли оно противодействие противника и какое именно, в каком направлении оно происходит — все это радикально меняет постановку вопроса.

В 1914 г., в начале кампании, внезапность достигалась, и маневр был еще возможен. Ошибки командования с обеих сторон — поучительный урок на будущее. Но решающую роль в исходе кампании, в отвердении маневра сыграл третий фактор — подвижность войск. Уяснение этого вывода составляет содержание настоящей заключительной главы.

1. От шлиффеновского маневра к неподвижному фронту

Несмотря на огромное число исследований, посвященных 1914 году, мы не имеем удовлетворительного истолкования маневренного периода мировой войны. На западно — европейском фронте немцы получили подавляющий стратегический перевес. Дело кончается тем не менее Марной и установлением позиционного фронта от моря до швейцарской границы, после чего собственно война началась сызнова.

Шлиффен в основу своего плана положил прежде всего рассмотрение рельефа местности и расположения укрепленных полос на границе Франции.

«Франция должна быть рассматриваема, — писал он в своем меморандуме в 1905 году, — в своей совокупности как гигантская крепость. Во внешнем поясе сектор Бельфор — Верден почти неприступен. Напротив, фронт Мезьер — Мобеж — Лилль — Дюнкерк, несмотря на отдельные укрепления, открыт и в данный момент почти не занят. Именно здесь мы должны сделать попытку прорваться внутрь крепости. Если это нам удастся, мы очутимся перед вторым поясом или, по крайней мере, частью его. Это — позиция, которая, упираясь в Верден, проходит по южному берегу реки Эн, через Реймс и Ля — Фер; но она может быть окружена с севера».

Эта установка оказалась объективно верной, иначе план Шлиффена и не мог бы расцениваться как выдающийся продукт буржуазной стратегии. Тем не менее она гораздо больше походит на геометрическую схему, чем на конкретный анализ местности и укреплений с оперативно-стратегической точки зрения. В отношении неприступности восточного сектора Шлиффен, был абсолютно прав, что и показала Марнская битва. Но, например, такой крупный рубеж, как река Маас, не получил должной оценки. Интересно сопоставить с этим мнение Фоша. Он также высоко расценивал роль восточной крепостной зоны как преграды, почти непреодолимой для германского нашествия. Отсюда напрашивается вывод о возможности движения германских сил через Бельгию. Фош считал — и в этом смысле его мнение было положено в основу французского плана войны, — что во всяком случае французское войско должно развернуться под прикрытием крепостной зоны и реки Маас. Чтобы выйти на этот фронт, немцам понадобится, после стратегического развертывания, около трех дней. Этот промежуток времени Фош рассчитывал использовать для передвижки влево, если потребуется, всего французского расположения: на Маасе между Мезьером и Намюром должно быть сосредоточено прикрытие, которое дало бы время сделать нужные передвижения. В том случае, если германское наступление остановить все же не удалось бы, Фош предусматривал отход французских сил в юго-западном направлении, к верховьям и среднему течению Сены и дальше на Ионну и Луару.

В стратегическом смысле концепция Фоша, хотя она и предусматривала как главную задачу марш на Берлин, была, по существу, оборонительной. Но заслуживает внимания прозорливость выдающегося полководца французских армий, который очень метко охватил важнейшие конкретные особенности будущей стратегической ситуации.

Этой реалистичной зоркости Фоша противостоял абстрактный схематизм Шлиффена. География приобретала у него значение некоего абсолютного, самодовлеющего фактора.

«Положение, в которое поставит их (французов) маневр охвата через Бельгию, — писал Шлиффен, — побудит их к поспешным (выделено нами — МГ.) движениям…». Выйдя за полосу бельгийских и французских крепостей северной границы и за неблагоприятную местность Арденн, немцы, в случае атаки со стороны французов, будут находиться в более выгодном положении.

Итак, обойти с фланга естественные и искусственные преграды северной и восточной границ Франции — такова идея, которая господствовала над планом Шлиффена. Она сочеталась со второй идеей, которую легенда увековечила в фразе, сказанной Шлиффеном перед смертью, о том, что охватывающее крыло должно быть «максимально сильным. Этот момент в связи с ошибками Мольтке особо резко подчеркивается историками Шлиффена, действительно, рассчитывал достигнуть подавляющего численного перевеса на правом крыле.

Известно, что Шлиффен считал недостаточными те силы, которые имелись налицо в 1905 г. для осуществления задуманного им маневра.

В своей записке 1912 г. он требовал еще большего увеличения сил германского войска. Мольтке в еще большей мере ослабил и без того недостаточную мощность правого германского крыла.

Идея Шлиффена — о численном перевесе на правом крыле — в основе своей глубоко верна, хотя его указания полностью и не были выполнены, немцам все же удалось достигнуть численного перевеса. Роковые последствия этого для союзников уже достаточно известны. Но вместе с тем показано, что ошибки Мольтке вовсе не были такого порядка, чтобы коренным образом изменить расчеты Шлиффена.

Если бы ограничиться двумя этими моментами, которые сам Шлиффен считал главнейшими для судьбы плана в целом, мы останемся по-прежнему перед лицом загадки. Необходимо встать на другой путь, дать иную, более конкретную и четкую характеристику. Преимущества, полученные немцами в начале войны, были уже определены как выигрыш темпа. Противоречит ли такое определение двум главным моментам, указанным Шлиффеном? Конечно, нет. Выигрыш темпа и получился в силу использования географических особенностей театра войны; он реализовался в численном превосходстве, полученном на правом германском крыле. Но почему же в таком случае потребовалось это новое определение? Потому что без него нельзя понять всего, происшедшего в действительности. Оно более конкретно и более соответствует реальному положению, сложившемуся в результате шлиффеновского маневра.