Иосиф Крашевский - Король холопов

Мацек, выведенный из терпения, послал старуху ко всем чертям.

- Мне некогда ждать, - произнес он, - я должен завтра отсюда уехать. Одно лишь могу вам сказать: предупредите королеву, что я даю ей десятидневный срок. Захочет она меня выслушать, то я приду тайком, и никто меня здесь не увидит; если же она знать меня не захочет, то я докажу, что мы знали друг друга близко. На десятый день я сюда пришлю своего слугу за ответом. Я тогда буду знать, как поступить, смотря по тому, какой будет ответ - да или нет.

Старая воспитательница покачала головой.

- Я вам уже сегодня говорю, что нет. Напрасно только пошлете слугу.

- Ты своей головой ответишь, старая ведьма, - воскликнул гневно Боркович, - если не передашь королеве моего ультиматума!

Сказав эти слова, он грозно взглянул на неподвижную от страха старуху и ушел. Едва успел удалиться Боркович, как медленно раскрылись двери из комнаты королевы; в них появилась бледная, дрожащая, как лист, Ядвига.

- У вас двери открыты для всех и каждого? С этого дня у всех входов, ведущих в мои покои, будет поставлена стража, и никто без доклада не перешагнет порога.

Конрадова хотела оправдываться, но Ядвига жестом остановила ее и сурово проговорила.

- Вы слышали? Я так приказываю.

Отвернувшись от своей наперсницы, Ядвига медленным шагом возвратилась в свою комнату.

Мацек злой и раздраженный, возвратился к себе на постоялый двор. Выместив свой гнев на слугах, которых застал распивающими пиво, он велел им приготовиться к отъезду.

Его единомышленники, видевшие его накануне веселым и в хорошем расположении духа, не могли понять, что с ним приключилось. Он сам ни в чем им не признался.

- Нам тут уже нечего делать! - говорил он. - А дома найдется работа. Завтра на коней!

На следующий день на рассвете Боркович вместе с сопровождавшими его великополянами поспешно покинул столицу. Отъезд его был таким неожиданным, что в течение целого дня многие из его знакомых приходили на постоялый двор в полной уверенности, что он еще там.

Боркович направился прямо в Познань, не обнаруживая никакого страха ни перед Вержбентой, ни перед другими, неприязненно относившимися к нему. С того момента, как король так снисходительно к нему отнесся, его дерзость еще более увеличилась.

Когда его единомышленники уговаривали его быть осторожным, он над ними насмехался и говорил:

- С этим королем я достигну всего, что захочу! Он знает мою силу. Для борьбы со мною он слишком слаб. Он предпочтет отказаться от Великопольши, чем тягаться из-за нее со всеми землевладельцами, - а они теперь все на моей стороне!

В Познани уже заранее были предупреждены о предстоящем приезде Борковича, потому что из Кракова прибыли известия, что король оставил его старостой и не лишил доверия. Более робкие противники присмирели и притаились.

Вержбента продолжал относиться к Борковичу с прежним недоверием и не переменил о нем своего мнения. Староста, хоть и втихомолку угрожал ему, однако не решался открыто выступить против него. Он знал, что напугать Вержбенту нельзя, а совершить так скоро после убийства Бенко новое преступление он не осмеливался.

- Дождется и он своего, - ворчал Мацек, - не уйдет он из моих рук. Найду его всегда, лишь только захочу.

Мацек устроился в Познани наподобие того, как в Козьмине, и открыл свой гостеприимный дом для всех своих единомышленников. Туда прибыл брат его из Чача и сын, чтобы приветствовать победителя. Мацек безжалостно насмехался над своим братом, у которого не хватило мужества, чтобы сопровождать его в Краков, и долго не хотел ему этого простить. Боркович еще пуще прежнего стал подстрекать великополян не отдаваться в кабалу Казимиру.

- У нас свои собственные права, старые обычаи, мы на особом положении и такими должны остаться, - говорил он.

Все ему поддакивали, потому что он льстил их самолюбию, утверждая, что землевладельцы должны иметь больше значения, чем король, что когда-то они сами выбирали князей и их низвергали.

Время проходило в различных собраниях. Все заметили, что Боркович с нетерпением чего-то ждет. Он говорил, что ожидает прибытия посла из Кракова, но какое известие он оттуда надеется получить, никому не говорил. Прошло около двух недель, а оставленный Борковичем в Кракове искусный слуга Хвалек все еще не возвратился. Хвалеку было всего лишь двадцать лет, но, живой как ртуть, он был необычайно ловок, проницателен, хитер, и Боркович часто поручал ему такие дела, от исполнения которых отказались бы люди постарше.

Ожидая со дня на день приезда Хвалека, Мацек ежедневно осведомлялся и, к своему огорчению, получал отрицательный ответ. Наконец, на пятнадцатый день Хвалек прибыл и не успел сойти с лошади, как ему приказано было явиться к старосте.

- С какими известиями ты приехал? - спросил Боркович, встретив посла на пороге и приглядываясь к нему.

- Я возвратился ни с чем, - ответил Хвалек. - К старухе меня не допустили. Вход в ее комнаты охраняется стражей, которая не всякого туда пропускает.

- И ты испугался часового? - крикнул Боркович.

- Ничего подобного! - воскликнул юноша, обиженный подобным подозрением. - Мне было приказано поговорить со старухой и принести ее ответ, и я должен был это исполнить. Меня не пропустили через дверь, я влез на окно и до тех пор стучал в него, пока старуха не выглянула. Я ей сказал то, что мне было поручено, и в ответ на это она меня прогнала, а часовой объявил мне, что меня бросят в темницу, если я осмелюсь еще раз проникнуть туда.

Мацек, услышав этот рассказ, побледнел и от гнева заскрежетал зубами. Пригрозив юноше кулаком, он крикнул:

- Убирайся!

С этого дня в Борковиче произошла большая перемена. Гнев, кипевший в нем, заставил его забыть о всякой осторожности и довел до безумия. Он открыто стал поносить короля, и даже те, которые привыкли к его дерзкому самохвальству, находили, что он слишком много себе позволяет.

- Это король еврейский и мужицкий! Недаром его так называют, говорил он во всеуслышание. - Нас, дворян, он не любит. Ну посмотрим, защитят ли его жиды и хлопы, когда рыцарство поднимется против него.

Речи его выслушивались молча, и редко кто отваживался утвердительно кивнуть головой.

- Даже королеву он подобрал себе под стать, - говорил Боркович. - Я ее давно уже знаю и целовался с ней, раньше чем ее выдали за короля.

Подняв руку вверх и указывая на перстень, он продолжал:

- Вот видите этот перстень. Она мне подарила его на память о нашей любви. Она уже была тогда невестой короля, и этот перстень она получила от него.

Слушатели остолбенели. Они хотя и слышали какие-то намеки относительно его пребывания при силезском дворе, но такое громогласное самохвальство было для них неожиданно.