Иосиф Крашевский - Король холопов

Закоренелые грешники спешили исповедаться, безбожники возвращались на путь истины. Все были объяты страхом.

Старик Свиняглова, в доме которого Баричка часто бывал, бывший случайно свидетелем разговора Кохана с ксендзом Марцином во время свадьбы, громко рассказывал, как он собственными ушами слышал, что Рава угрожал смертью Баричке; следовательно, никто другой, кроме него, не совершил этого преступления.

Таким образом, рядом с именем короля упоминалось имя фаворита, как его послушного орудия.

Из всех этих догадок в народе сложилась довольно правдоподобная легенда, принятая за настоящую правду, хотя она ничем не была доказана.

Ксендз Сухвильк, видя, как несправедливо обижают короля, бросая на него тень подобного подозрения, и убежденный в том, что Казимир не мог дать распоряжения убить ксендза Баричку, обратился к королю, заклиная его выяснить правду.

Король торжественно поклялся ему, что убийство совершено без его ведома.

Ксендз Ян поспешил к епископу передать ему о клятве короля, но тот и слышать об этом не хотел и посмотрел на этот шаг как на доказательство беспокойства и нечистой совести, и еще более убедился в том, что двор причастен к убийству.

Когда в последний день выставления тела Барички в костел пришла какая-то женщина с больным ребенком, и при прикосновении к бренным останкам ребенок чудодейственно излечился, все в один голос признали Баричку святым. В этот момент какой-то человек в разорванной одежде, с растрепанными волосами, с испуганным лицом и обезумевшими глазами насильственно вломился в ризницу, требуя, чтобы его исповедали. Его начали уговаривать отложить исповедь до следующего дня, но он так умолял, на коленях ударяя себя в грудь и вопя о своей греховности, что один из ксендзов, сжалившись над ним, надел на себя епитрахиль и пошел с ним в исповедальню.

Исповедь продолжалась минуту, и ксендзь вместе с исповедавшимся, который обливался слезами, отправились к епископу.

Это был конюшенный слуга из замка, прозванный Варга [варга - губа (польск.)], потому что с детских лет у него была нижняя губа рассечена. В порыве раскаяния, упав на колени перед епископом, он признался, что вместе с братьями Задорами утопил ксендза Баричку и добавил, что видел, как они перед этим о чем-то совещались с Коханом.

Показание Варги было тотчас записано при свидетелях, а так как вслед за ксендзом и Варгой к епископу проникло много посторонних людей, то известие о том, что виновники преступления открыты, быстро распространилось.

Говорили с большей уверенностью о том, что сам король приказал Кохану утопить Баричку, и что Задоры только исполнили его поручение.

Все эти дни в замке было заметно большое беспокойство.

Король догадывался о том, что Кохан из любви к нему мог решиться на месть и подозревал его в преступлении, но не задавал ему никаких вопросов, предпочитая оставаться в неизвестности.

Рава сильно изменился, постоянно беспокоился, и видно было, что он чего-то боится и не уверен в будущем. Однако он ничего не говорил королю, избегая даже всяких рассказов о найденном трупе Барички.

В день похорон оба Задоры скрылись, как будто предчувствуя, что Варга их выдаст. Это было большой уликой против них.

Вечером ксендз Сухвильк торопливо пришел в замок и, несмотря на поздний час, пожелал видеться с королем. Обеспокоенный Кохан провел его к королю, а сам остался у дверей.

- Ваше величество, - произнес ксендз Ян, входя в комнату, - я прихожу со скверными известиями и с сокрушенной душой. Один из участников злодеяния раскаялся и признался во всем.

Он взглянул на Кохана.

Последний был бледен, но мужественно с приподнятой головой ждал конца рассказа.

- Пжедбор и Пакослав Задоры обвинены, - добавил Сухвильк, - а паробок Варга, помогавший им, обвиняет и Раву, которого он видел перед убийством о чем-то совещающимся с ними. С Кохана подреник переходит и на вас. Епископ готовится предать вас анафеме, и никто его уже от этого не удержит.

Король, стоя при столе, наполовину уже раздетый, потому что собирался лечь, когда пришел Сухвильк, выслушал все довольно спокойно. Он окинул взглядом Раву, который молчал.

- Лучше всего было бы, если бы проклятие епископа не застало вас в Кракове. Поезжайте, ваше величество, временно в Познань или в Гнезно к моему дяде.

Король утвердительно кивнул головой и отрывисто спросил:

- Сегодня? Завтра?

- Уезжайте с утра, - произнес Сухвильк.

- Вы поедете со мной? - добавил Казимир, одновременно задавая этими словами вопрос и выражая просьбу.

- Я поеду, - ответил ксендз Ян.

Кохан молчал и не уходил.

Казимир обратился к нему:

- Прикажи немедленно, чтобы все было приготовлено для отъезда.

Фаворит, получив приказание, должен был уйти.

Когда он ушел, у короля как будто упала тяжесть с души.

- Недаром говорит пословица, что нужно просить Бога беречь нас от друзей, а от врагов мы сами себя убережем. Кохан совершил преступление из любви ко мне, я уверен в этом, так как у него другого повода не было и вот я должен буду нести на себе ответственность за это преступление.

Король вздохнул.

- Вы знаете, - добавил он, расчувствовавшись, - я никогда не жаждал ничьей крови, и я всегда относился с презрением к тем, которые хотели мне вредить. Я даже намеком не дал повода к этому. Я невиновен! Неужели из-за совершенного преступления я должен отказаться от единственного человека, которому могу верить?

- А если вы его оставите при себе, - возразил Сухвильк, - то вас обвинят в соучастии.

Король гордо молчал.

Вскоре после этого ксендз Ян ушел, а Казимир, оставшись один, ожидал Кохана, предполагая, что он еще вернется к нему.

Войдя в комнату, взволнованный Рава в сознании своей вины упал к ногам короля.

- Простите меня, мой дорогой повелитель! Я вам оказал плохую услугу, я - скверный слуга! Я признаюсь... Да, я им поручил... Не гоните меня прочь от себя, пане - потому что без вас жизнь для меня ничего не стоит. Не отталкивайте меня!

Король молча положил свою руку на его плечо.

- Я понесу наказание, и я заглажу свою вину, - продолжал Кохан, - да, я убил человека. Но он был предупрежден о грозившей ему опасности, он на вас напал и заслужил это наказание.

Дрожащий голос Кохана смолк.

- Завтра едем в Познань, - отозвался король, не желавший больше ни расспрашивать, ни говорить о том, что ему было неприятно.

Кохан понял, что он не будет прогнан; лицо его прояснело, и он от радости целовал ноги короля.

Больше не было разговора ни о Баричке, ни о проклятии.

Всю ночь не спали в замке и готовились к отъезду; король брал с собой большую часть своего двора, всю охотничью свору, хотя у него имелась другая в Познани, многих чиновников, значительный отряд рыцарей, коней и экипажей.