Юлиус Белох - Греческая история, том 1. Кончая софистическим движением и Пелопоннесской войной

На нарушение мира Афины ответили заключением под стражу всех находившихся в Аттике беотийцев; аттическое войско перешло через Киферон, поставило Платею в оборо­нительное положение и перевело неспособную к войне часть населения в Афины, где она была в полной безопасности. Однако от наступательных действий против Беотии афиняне воздержались; сознавая, что он вызвал войну, Перикл имен­но поэтому всеми силами старался свалить формальную от­ветственность за начало военных действий на противников.

Спустя два месяца после нападения на Платею, в мае, царь Архидам II собрал на Коринфском перешейке пелопон­несские союзные войска, две трети способного к войне насе­ления, — приблизительно 20—25 тыс. гоплитов. Прежде, чем выступить в поход, он сделал еще последнюю попытку предотвратить войну; он надеялся, что в Афинах ввиду не­приятельской армии еще в последнюю минуту одержит верх партия мира. По-видимому, Перикл опасался чего-то в этом роде; он даже не впустил в город лакедемонского посла и тотчас отослал его под военным конвоем к границе.

Теперь Архидам двинулся со своей армией и, подкреп­ленный приблизительно 5000 беотийских гоплитов, вступил в Аттику. Верный своему решению строго держаться оборо­нительного образа действий, Перикл еще за несколько не­дель до нашествия пелопоннесцев послал отряд из 1600 гоп­литов в Потидею (выше, с.402). Он не хотел даже двинуться в Мегариду, чтобы завладеть теснинами Герании и, таким образом, отрезать пелопоннесцам путь в Аттику; правда, в военном отношении эта операция была бы опасна, так как в тылу находились беотийцы. Но и в самой Аттике он не ока­зал неприятелю ни малейшего сопротивления, несмотря на то, что высоты, отделявшие Афинскую равнину от Элевсинской, представляли превосходную оборонительную линию. Он знал, как многого оставляла желать дисциплина его гра­жданского ополчения, и боялся быть против воли вовлечен­ным в открытое сражение, которое, при вдвое большей чис­ленности неприятеля, непременно повело бы к поражению афинян.

Таким образом, Архидам мог беспрепятственно подви­гаться вперед и опустошать поля, на которых только что со­зрел хлеб. Между тем сельское население устремилось в главный город; возы с домашним скарбом, стада быков и овец теснились на улицах. Немногие нашли пристанище у родных и друзей; громадное же большинство расположилось в храмах или в бараках, которые были построены на всех свободных площадях города. Нетрудно представить себе, какое настроение господствовало между беглецами. Когда затем пелопоннесцы подошли к Ахарнам, находящимся при­близительно на расстоянии 10 км от города, и начали на гла­зах граждан опустошать поля и сжигать деревни, в Афинах едва не дошло до открытого мятежа. Годная к войне часть населения бурно требовала, чтобы ее повели против врага. Но Перикл твердой рукою правил государством. С тех пор как неприятель находился в Аттике, он пользовался дикта­торскими полномочиями; деятельность Народного собрания и суда была временно приостановлена, и народ был, следо­вательно, лишен возможности принять какое-нибудь необ­думанное решение. Видя, что противник уклоняется от бит­вы, Архидам покинул свою позицию при Ахарнах и, перейдя через Парнет, двинулся мимо Оропа, через Беотию, к Ко­ринфскому перешейку, где и распустил свою армию. Весь поход продолжался меньше месяца.

Между тем Перикл отправил против Пелопоннеса флот в 300 триер с 1000 гоплитов. С такими ничтожными силами, конечно, нельзя было достигнуть серьезных успехов. Неко­торые прибрежные области были опустошены, но ввиду подкреплений, которые подходили из глубины страны, афи­нянам каждый раз приходилось поспешно удаляться на свои корабли. Впрочем, афинянам удалось присоединить к своему союзу важный остров Кефаллению и овладеть небольшой коринфской колонией Соллион в Акарнании.

Таким образом, результаты военных действий были очень скудны; зато Перикл постарался удовлетворить само­любие народа иным путем. Беззащитные жители Эгины бы­ли изгнаны из своего города по обвинению в том, что они вступили в изменнический союз со Спартой; их землю поде­лили между собой аттические клерухи. Лакедемоняне дали изгнанникам убежище в Фирее, на аргосской границе. Осе­нью Перикл со всем афинским ополчением предпринял по­ход в Мегариду, чтобы отомстить врагу; афиняне сильно опустошили открытую страну, но не сделали даже попытки завладеть укрепленным городом.

В общем, Перикл все же мог быть доволен результатами этого первого похода. Если военные успехи и не были вели­ки, то по крайней мере дело обошлось без сколько-нибудь серьезных неудач. Неприятельское нашествие ограничилось северными округами Аттики; подойти к стенам столицы или, оставив Афины в стороне, пройти в Паралию — для этого у неприятеля не хватило смелости. Но, что было важнее всего, ввиду внешней опасности затихли всякие раздоры внутри государства; теснее, чем когда-либо, граждане сплотились вокруг того, кто в данную минуту стоял во главе государст­ва. Но Периклу скоро пришлось убедиться, как опасна была игра, которую он затеял.

Следующей весной (430 г.) царь Архидам во главе со­юзной пелопоннесской армии снова перешел через границу Аттики. Если он в предшествовавшем году щадил неприяте­ля, чтобы с самого начала не сделать разрыв непоправимым, то теперь он решился действовать энергично. Целых 40 дней оставалось его войско в Аттике, которую оно совершенно разорило до крайней южной границы. Но Перикл и теперь твердо держался своего плана — избегать сражения, и пре­доставил южную часть Аттики на произвол судьбы, как в предыдущем году — северную.

Как ни силен был удар, нанесенный Афинам этим опус­тошением, он был ничтожен сравнительно с тем бедствием, которое произвела в городе чума. Эпидемия уже давно опус­тошала Египет и области Передней Азии; затем она была занесена в Лемнос, и к тому времени, когда пелопоннесцы вторглись в Аттику, появилась в Пирее, откуда вскоре пере­шла в верхнюю часть города. Большой греческий город той эпохи уже сам по себе представлял очень благоприятную почву для распространения заразы благодаря тесным, немо­щеным улицам и отсутствию простейших гигиенических приспособлений [95] Улица служила отхожим местом; в Фивах, изобиловавших садами, по преданию, подле каждого дома лежала навозная куча. Но вдвойне благоприятную почву пред­ставляли теперь Афины, где в тесных и нездоровых жили­щах скучилось все сельское население Аттики — вместе с населением самого города почти 200 тыс. человек. При та­ких условиях чума должна была производить страшные опустошения; за три года (430, 429, 426), в которые эпиде­мия появлялась в Афинах, она унесла почти четверть всего населения Аттики. Под потрясающим впечатлением этого несчастья общественный порядок минутами, казалось, готов был рухнуть. На улицах и даже в храмах лежали непогре­бенные трупы; народом овладело тупое отчаяние; надежда на богов, которые не посылали никакого спасения, начала исчезать. Как всегда бывает в таких случаях, наряду с вели­кодушным самопожертвованием и любовью к ближнему об­наруживался, с другой стороны, самый бессердечный эго­изм.