Сергей Ковалёв - История Рима (с иллюстрациями)

В тот же день поздно вечером пять заговорщиков — Лентул, Цетег, Статилий, Габиний и Цепарий — были задушены петлей палача. Толпа, напуганная рассказами о заговоре, восторженно приветствовала «отца отечества».

Противостояние двух выдающихся римлян Марка Порция Катона и Гая Юлия Цезаря, случившееся на этом заседании (5 декабря 63 г.), дает повод Саллюстию сравнить в будущем непримиримых врагов. Он отмечает: «Итак, их происхождение, возраст, красноречие были почти равны; величие духа у них, как и слава, были одинаковы, но у каждого — по-своему. Цезаря за его благодеяния и щедрость счи­тали великим, за безупречную жизнь — Катона. Первый просла­вился мягкосердечием и милосердием, второму придавала досто­инства его строгость. Цезарь достиг славы, одаривая, помогая, про­щая, Катон — не наделяя ничем. Один был прибежищем для не­счастных, другой — погибелью для дурных. Первого восхваляли за его снисходительность, второго — за его твердость. Наконец, Цезарь поставил себе за правило трудиться, быть бдительным; за­ботясь о делах друзей, он пренебрегал собственными, не отказы­вал ни в чем, что только стоило им подарить; для себя самого же­лал высшего командования, войска, новой войны, в которой его доб­лесть могла бы заблистать. Катона же отличала умеренность, чув­ство долга, но больше всего суровость. Он соперничал не в богат­стве с богатым и не во власти с властолюбцем, но со стойким в мужестве, с бескорыстным в воздержанности. Быть честным, а не казаться им предпочитал он. Таким образом, чем меньше искал он славы, тем больше следовала она за ним» (О заговоре Катилины, 54, пер. В. О. Горенштейна).

Тем временем в Этрурии Катилина и Манлий собрали около 10 тыс. своих сторонников. Оба они были объявлены врагами отечества. В Этру­рию сенат направил армию под начальством консула Гая Антония. Кати­лина некоторое время избегал столкновения, организуя свои силы и ожи­дая известий о восстании в Риме. Рабов, которые первоначально в боль­шом количестве сходились в его лагерь, он не принимал, считая, что нельзя «смешивать дело римских граждан с делом беглых рабов» [306] Саллюстий. О заговоре Каталины, 56. Лентул, наоборот, был сторонником привлечения рабов (Саллюстий, 44). .

Известие о неудаче движения в Риме привело к тому, что значительная часть войска Катилины разбежалась. Сам он с оставшимися сделал попытку пройти через Апеннины в Галлию. Но около г. Пистории (Пистойя) восстав­шие были окружены армией Антония и войсками, прибывшими с адриати­ческого побережья (начало 62 г.). Катилина бросился на Антония. В ожесточеной битве [307] В день битвы Антоний, ссылаясь на болезнь ног, поручил командование одному из своих легатов. Ему было неудобно выступать против своих бывших товарищей. он и 3 тыс. его сторонников пали смертью храбрецов.

Саллюстий, относящийся к движению Катилины резко отрицательно, тем не менее вынужден признать, что катилинцы проявили необычайное мужество: ни один из них не сдался в плен, никто не сделал попытки бе­жать. «Катилину нашли далеко от своих, среди трупов врагов; он еще сла­бо дышал, и лицо его сохранило то же выражение неукротимой силы, ка­кое оно имело при жизни» (Саллюстий, 61).

Движение Катилины характерно для эпохи прогрессирующего упадка рим­ской демократии середины I в. В нем были здоровые социальные силы: мел­кие земельные собственники, городские ремесленники, рабы. Но эти элемен­ты показали себя совершенно неорганизованными. Для бессилия городской демократии Рима характерен, например, тот факт, что не было сделано ни одной серьезной попытки освободить арестованных заговорщиков, хотя они содержались только под домашним арестом. Гибельное влияние на движение оказала его верхушка, где преобладали деклассированные элементы. Для них движение имело только тот смысл, что могло спасти их от долгов и обога­тить. Сам Катилина принадлежал к этим же элементам, отличаясь от своих товарищей только умом, энергией и широтой кругозора. Для него известное значение имел политический момент, хотя последний выражался едва ли в чем-нибудь большем, чем в стремлении к личной власти. С этой точки зрения между ним, с одной стороны, и Цезарем и Крассом — с другой, нет принци­пиальной разницы. Отличие только в степени аморальности и осторожности. Если Красс и Цезарь действительно принимали участие в заговоре на первых его этапах, то они вели себя крайне осторожно и, по-видимому, отошли от движения, когда оно стало принимать слишком радикальный и анархический характер. Но, повторяем, источники о событиях в Риме 65—62 гг. таковы, что не дают возможности составить о них вполне ясное представление.

Подавление движения сильно укрепило позиции оптиматов. Цезарь и Красс, независимо от их действительного участия в заговоре, были сильно скомпрометированы и на некоторое время отошли от активной полити­ческой жизни. Цезарь после своей претуры 62 г. получил на 61 г. намест­ничество в Дальней Испании. Плутарх пишет, что кредиторы не хотели выпускать его из Рима. Тогда Красс заплатил за него некоторые наиболее срочные долги и поручился огромной суммой в 830 талантов [308] Плутарх. Гай Цезарь, XI. .

С заговором Катилины связано активное выступление на политиче­ской сцене одного из самых видных римских государственных дея­телей — Гая Юлия Цезаря. Уже в молодости в его поступках видны были отвага и властность, огромная уверенность в своих силах и счастливой звезде, жажда опасности и риска и умение выходить по­бедителем из самых трудных ситуаций. В этом отношении показа­тельно одно из приключений 20-летнего Цезаря, переданное Плу­тархом (Цезарь, 2): «Цезарь... отплыл в Вифинию, к царю Никомеду. Проведя здесь немного времени, он на обратном пути у острова Фармакуссы был захвачен в плен пиратами, которые уже тогда име­ли большой флот и с помощью своих бесчисленных кораблей вла­ствовали над морем. Когда пираты потребовали у него выкупа в 20 талантов, Цезарь рассмеялся, заявив, что они не знают, кого захва­тили в плен, и сам предложил дать им 50 талантов. Затем, разослав своих людей в различные города за деньгами, он остался среди этих свирепых киликийцев с одним только другом и двумя слугами; не­смотря на это, он вел себя так высокомерно, что всякий раз, собира­ясь отдохнуть, посылал приказать пиратам, чтобы те не шумели. 38 дней пробыл он у пиратов, ведя себя так, как если бы они были его телохранителями, а не он их пленником, и без малейшего страха за­бавлялся и шутил с ними. Он писал поэмы и речи, декламировал их пиратам и тех, кто не выражал своего восхищения, называл в лицо неучами и варварами, часто со смехом угрожая повесить их. Те же охотно выслушивали эти вольные речи, видя в них проявление бла­годушия и шутливости. Однако как только прибыли выкупные деньги из Милета и Цезарь, выплатив их, был освобожден, он тотчас снаря­дил корабли и вышел из милетской гавани против пиратов. Он застал их еще стоящими на якоре у острова и захватил в плен большую часть из них. Захваченные богатства он взял себе в качестве добычи, а лю­дей заключил в тюрьму в Пергаме. Сам он отправился к Юнку, наме­стнику Азии, находя, что тому, как претору, надлежит наказать взя­тых в плен пиратов. Однако Юнк, смотревший с завистью на захва­ченные деньги (ибо их было немало), заявил, что займется рассмотре­нием дела пленников, когда у него будет время; тогда Цезарь, распро­щавшись с ним, направился в Пергам, приказал вывести пиратов и всех до единого распять, как он часто предсказывал им на острове, когда они считали его слова шуткой» (пер. Г. А. Стратановского).