Уильям Мак Нил - В погоне за мощью. Технология, вооруженная сила и общество в XI-XX веках

Проблема обеспечения вооружением усугублялась тем обстоятельством, что основные королевские арсеналы находились вдалеке от Парижа, в областях, где революционные настроения не всегда преобладали. Например, Лион и прилегающие районы подняли осенью 1793 г. восстание, прервав производство оружия в соседнем городе Сент-Этьенн, где находился также крупнейший арсенал Франции. Однако стоило новой партии железа достичь тамошних оружейников, как производство было быстро восстановлено и вскоре даже превзошло уровень прежних лет. При Старом Режиме производство стрелкового оружия в Сент-Этьенне колебалось от 10 до 26 тыс. единиц в год; отсутствие учетных записей не позволяет узнать данные за 1792–1793 гг., однако в 1794–1796 гг. ежегодно производилось уже 56 тыс. мушкетов. Выпуск колебался в зависимости от заказа и достиг наивысшего показателя в 1810 г., когда Наполеон заказал в Сен-Этьенне 97 тыс. ружей [254]. Другие арсеналы (например, Шарлевиль близ бельгийской границы) были захвачены вторгшимся неприятелем в 1792–1793 гг. и стали служить делу революции лишь после изгнания чужеземцев.

Таким образом, в период наивысшего напряжения революционного кризиса (август 1793– июль 1794 гг.) ставка на непрофессиональную рабочую силу и кустарное производство были нормой. За эти месяцы принципы командной экономики в значительной мере слились с моделью добровольного и частично добровольного вовлечения. Когда армия испытывала отчаянную нужду в чем-либо, местные уполномоченные, военные и другие официальные лица предпринимали все меры, чтобы добыть искомое. Член Комитета Общественного Спасения Луи Антуан Сен-Жюст, например, сумел собрать 20 тыс. пар обуви у жителей Страсбурга, потребовав у них немедленного пожертвования на неотложные нужды армии. Разумеется, его требование также содержало скрытую угрозу — каждый, уклонившийся от сдачи требуемого, рисковал быть объявленным врагом народа с вытекающими отсюда арестом и казнью. В то же время многие французы (скорее всего, даже большинство их) считали революционное дело достойным пожертвований — будь то личное имущество, либо определенный промежуток времени на общественных работах.

В некоторых областях технические новинки были впервые применены в промышленных масштабах. Например, два химика открыли метод изготовления важнейшей составной пороха — селитры, позволивший отказаться от прежнего способа соскребания ее со стен конюшен и отхожих мест [255]. Изобретение позволило Франции освободиться от зависимости от ввоза — немаловажное обстоятельство в условиях господства британского флота на морях. Нововведениями было учреждение службы воздушных шаров, обеспечивавшей наблюдение за расположением противника, а также введение семафорного телеграфа, связавшего Париж с фронтом [256].

Основной проблемой новой революционной армии (так же как и ранних, и меньших по численности армий) было обеспечение требуемым количеством продовольствия и фуража. Снабжение столицы и других городов достаточным количеством хлеба для недопущения голода среди беднейших слоев являлось второй важнейшей задачей правительства, во многом зависевшего от поддержки жителей Парижа. Революционный режим разрешил эту проблему путем принятия «Закона о максимуме», определявшего максимальные цены на зерно и другие основные товары потребления. Поскольку официально утвержденные цены были значительно ниже определяемых спекулянтами на рынке, производители и поставщики стали просто отказываться от продажи товаров. Тогда к поиску припрятанного приступили государственные чиновники (зачастую в сопровождении вооруженных подразделений), изымавшие необходимое для общественных нужд.

Личная инициатива в подобных делах решала все, поскольку ни о каком действенном контроле из Парижа или другого центра не было и речи. Не было статистических данных для чего-либо, напоминавшего плановую мобилизацию национальных ресурсов. Все достигнутое проистекало из действий бесчисленных отдельных лиц и групп, каждый по-своему толковавших понятия «воля народа» и «благо революции». Как бы то ни было, сочетание убеждения, принуждения и оплаты по фиксированным ценам побудило миллионы людей вносить свой вклад в дело национальной обороны. Если мерить аршином «нормальной» экономики, то большинство предпринятых усилий было, без сомнения, неэффективным. И тем не менее дело шло — причем в массовом порядке. Мужчины шли на военную службу, на их снабжение изыскивались продовольствие и все другое необходимое (даже когда численность армии дошла до 650 тыс. в июле 1793 г., вдвое превысив число войск, которые мог выставить Людовик XIV). Удвоение численности армии при всего лишь тридцатипроцентном росте населения в 1700–1789 гг. показывает степень интенсификации военной мобилизации революционным режимом [257].

Революционный военный порыв напоминал огромную волну— недолговечную, несмотря на свою высоту. Свержение Робеспьера и прекращение Террора привело к растущему сопротивлению принудительным методам изъятия необходимых товаров у населения. «Закон о максимуме» был отменен, и правительство охотно вернулось к практике снабжения армии и других государственных структур посредством частных поставщиков, плативших за приобретаемые товары завышенные цены (и не забывавших о своей прибыли). Период правления Директории (1795–1799 гг.) ознаменован безудержной инфляцией и взлетом класса nouveaux riches .

Однако, возвратившись к рынку в управлении французской экономикой, правительство «экспортировало» модель командной экономики в соседние страны — Бельгию, Рейнские земли и после 1797 г. — в Италию. Для этого, разумеется, требовалось вначале разгромить врагов Республики. Первый успех был достигнут в сентябре 1792 г. при Вальми, где 40 пушек Грибоваля огнем на максимальной дистанции расстроили порядки прусских войск, заставив тех покинуть землю Франции [258].

В последующих сражениях революционный порыв и численность оказались более действенными, нежели опыт их противников. И в этой области революционные войска быстро восприняли разработанную французской армией после 1763 г. тактику. Например, в сражении при Хондешооте (сентябрь 1793 г.) огонь, который застрельщики вели из-за изгородей, заставил отступить соединенные англо-германские силы, а при Ватиньи (октябрь 1793 г.) французы, поддерживаемые лишь энтузиазмом и прокормом, который смогли найти на марше, прошли пересеченную местность вдвое быстрее существовавших нормативов. Таким образом они сумели сосредоточить превосходящие силы на поле боя и свели на нет огневое превосходство профессиональных войск, окружив австрийцев со всех сторон.

Таким образом революционный рецепт достижения решительной победы впервые оказался в центре внимания. «Организатор победы» Лазар Карно присутствовал при Ватиньи в качестве представителя высшего органа власти — Комитета Общественного Спасения. Вероятно, он действительно заслуживает основной части лавров, поскольку не побоялся взять на себя ответственность за риск, связанный с безоглядно наступательным характером как стратегии, так и тактических действий. Однако если французские солдаты не приложили бы максимума усилий на марше, или если выказали бы малейшее колебание в ходе боя, то поражение было бы неминуемым. В результате одержанной победы рядовой состав глубоко проникся уверенностью в силы Революции; равно вдохновляющим было ее воздействие и на большинство офицерского корпуса [259].