Митрофан Довнар-Запольский - История Беларуси

Прогнанный со службы эконом, как однодворец, через некоторое время сам оказался подлежащим рекрутскому набору. Третья песня в очень колоритных чертах рисует суету в Могилеве во время приема рекрутов. Появляются разные провинциальные фигуры на улице, описанные с большим юмором. Затем описывается приемочное присутствие, безразлично посматривавший на публику маршалок, пузатый и косматый доктор, часто посматривавший к себе в карман и, наконец, приемный офицер— молодой и красивый. Это был сам Гапон, выдвинувшийся по службе. Очень комично описано появление бывш[его] эконома, осмотр его доктором, видимо с ним предварительно сговорившимся. Приемный офицер настоял на сдаче эконома, а доктор только «кишеню пачухав».

4-я песня описывает успехи Катерины в обучении на господском дворе и ее верность своему возлюбленному. Гапон, уже офицер, присылает к ней сватов и идет краткое описание в стихах свадебного обряда, написанное с обычным подъемом, красиво и колоритно. Повесть кончается описанием свадебного пира:

Не останавливаясь на других произведениях Марцинкевича, мы дополним с ним наше знакомство указанием еще на одно произведение, которое ему приписывалось — «Тарас на Парнасе». Это произведение не было напечатано в свое время, но известно во многих рукописях. Оно относится к 40-м годам, судя по указанию, имеющемуся в самом произведении. Многие сомневаются в том, что «Тарас» принадлежит перу Марцинкевича. Однако, есть не мало оснований приписывать это произведение ему. Во всяком случае, мы познакомимся с этой поэмой в самых кратких чертах. Герои поэмы полесовщик Тарас, человек не пьющий и очень щирый в исполнении своих обязанностей. Вот, однажды, накануне Косьмы и Демьяна, Тарас пошел охотиться на тетеревей. Очень комично описан сон Тараса, представившегося ему во сне нападения на него медведя и перенесения его в заоблачное пространство. Тут Тарас осмотрелся, увидел себя среди цветов и от проходящего хлопчика, шедшего с луком и колчаном, узнал, что дорога, на которой он стоит, ведет на Парнас. Тарас пошел к Парнасу и тут у подножия его встречает большое, но неприятное ему собрание панов, проталкивающееся на Парнас.

Удивленный Тарас видит ряд писателей, идущих, или с трудом пробивающихся на Парнас: Мицкевич, Пушкин, Кохановский, Гоголь «як павы» прошли на Парнас, другие, как Греч и Булгарин, с трудом пробиваются к парнасским вершинам. Тарас прошел через эту толпу писателей и прямо попал к богам. Тут описывается картина парнасской жизни. Это хата — хата богатого белорусского мужика. Во дворе бродят домашние животные, парни играют в чет и лишку. В хате шевцы шьют богам и богиням сапоги, богини моют сорочки и портки, Сатурн чинит лапти, Нептун — сети, Марс дерется с Геркулесом. Зевс лежит на печи, положивши голову на свою сермягу. Венера прихорашивается у зеркала. Тарас был поражен. Зевс на печи перевернулся так, что затряслась вся гора, зевнул, потянулся и сказал: «есце уже пара». Тогда Геба стала подавать на стол все вкусные белорусские кушанья. Сели боги за стол. Вакх немедленно напился за ним и

После обеда началось веселье. Очень колоритно описаны белорусские танцы, начатые Венерой. Даже старый Юпитер не выдержал и пустился в пляс. Когда начались танцы — не выдержал и Тарас, пустился в пляс и так хорошо отплясывал, что поразил всех богов. Боги его накормили, столкнули с Парнаса и тут Тарас проснулся.

Кроме Марцинкевича можно указать еще на несколько его младших современников, писавших по белорусски. Так, напр., уроженец Витебской губ Даревский-Верига. Можно было б указать на несколько анонимных авторов, произведения которых тогда же появились в печати в местных губернских и нек. др.[изданиях].

Однако 60-е годы принесли застой в белорусской литературе, так как проявление всякого рода местной литературной деятельности не только в польском, но и и в белорусском духе, оказалось невозможным.

Здесь только следует отметить, что в годы польского восстания обе стороны пользовались белорусским языком для прокламации.

Восстание в 1863 г. имело очень роковое последствие для белорусского национального дела. Белоруссия в этом восстании принимала весьма ограниченное участие.

Муравьев как будто бы понимал отличие белорусской национальности от великорусской и склонен был поддерживать белорусское крестьянство. Но его программа подвергалась искажению его заместителями. Они старались вытравить в крае все, напоминавшее Польшу, но боялись и белорусского сепаратизма, иногда сознательно, иногда не отличая белорусов от поляков. Польский язык подвергся гонению. Но наряду с ним подвергся гонению и белорусский язык. До 1905 г. лежал запрет печатать произведения на белорусском языке. Литературное творчество от этого, конечно, потерпело сильный ущерб. Правда, поэтические произведения теперь уже неизвестных нам авторов появлялись, ходили в рукописях, многие дошли до нас, но в общем гонение на белорусов принесло большой вред. Между тем, попытки печатать книги были. В самом конце 80-х годов такие попытки делались киевским кружком белорусов, но представленные в цензуру книги погибли в ее архивах. Так, был запрещен букварь с читанкой М. В. Довнар-Запольского и др. «Календарь Северо-Западного Края на 1888 г.» цензура не пропустила в Киеве, он появился в Москве, где цензор оказался мягче, благодаря знакомству. Но все же здешний цензор не разрешил переиздать «Гапона», впрочем посоветовав приложить к нему литературное введение, несколько сократить и прерывать статью литературно-критическими замечаниями, что и было сделано издателем календаря.

Наряду с усилением правительственного гнета в отношении белорусской национальности, восстание имело еще ряд неблагоприятных последствий для белорусского национального дела. Интеллигенция, принадлежавшая к католической религии и усвоившая польскую культуру, была разгромлена и оставила свой край. Привлеченная Муравьевым и его преемниками великорусская интеллигенция усваивала теперь свои взгляды на Белоруссию, как на часть России и не желала отличать белорусскую национальность от других русских национальностей. Этого требовал тогдашний кодекс официальных взглядов.