Николай Киселев-Громов - Лагери смерти в СССР

— В чем дело?

— В рот иодом мазаные индейцы обманули дневального: попросились в уборную, а сами стали с нашего огорода красть картофель, — посмотрите, Николай Игнаьевич». Королев указал мне на десяток картофелин, отобранных им у «индейцев» и лежащих на полу... На рапорте Королева о преступлении «индейцев» Новиков положил резолюцию: «Подвергнуть содержанию в крикушнике на 30 суток». Все четверо «преступников» тридцати суток в карцере не отсидели: они умерли до истечения срока наказания.

... Однажды я на лодке решил объехать Конд—остров. На южном его берегу заключенные корчевали пни для смолокуренного заводика и я подъехал к ним. Заметив меня, все они бросили работу и подошли к костру. Некоторые из них стали кричать: «Здравствуйте, гражданин Карпов.» — когда я оказывался среди заключенных, они переставали бояться своих десятников. — Откуда это у вас, ребята, тюлень? — спросил я, увидев около костра раздувшегося тюленя.

— А это, гражданин Карпов, мы нашли на берегу моря: он издох и волны прибили его к берегу.

— А для чего вам надо было тащить его сюда от берега, целых четверть километра?

— Мы, гражданин Карпов, вырезываем из него куски сала, поджариваем на костре и едим. Сами знаете, гражданин Карпов, разве можно работать в лесу целый день на 500 граммах хлеба. А суп у нас, сами знаете - одна вода.

Действительно на моих глазах заключенные отрезали от тюленя куски жира, чуть - чуть поджаривали его и ели с таким аппетитом, как будто это было редкостное лакомство. Между тем, тюлень был сильно разложившийся и от него шел отвратительный запах.

«Обласкаю». Без вины виноватый. Зарезанный китаец. Чекисты на охоте. Проданные. «Гуж-транспорт» из каэров. Ссылка. Борящиеся.

«Обласкаю».«Обласкаю» - выражение чекистов — надзирателей. Оно, как и «дрыновать», означает бить палкой. «А ну-ка, ротный; веди этого шакала ко мне, я его обласкаю (или подрыную)», каждый день услышите вы от надзирателей на СЛОНовской командировке. Как они «ласкают», показывает случай, который хочу рассказать.

Дело это было ранней весной 1929 года на командировке при станции Кандалакша. В 200-х метрах от линии железной дороги там находится пересыльный пункт 3-го отделения СЛОН. Это вроде Кемьперпункта, что на Поповом острове. В четырех километрах от этого пункта на юг находится лесопильный завод «Карел—леса». При нем командировка с заключенными проданными Карел — лесу. С нея носят на себе в мешках хлеб для пересыльных.

Возвращаясь раз вечером из Кандалакшского железнодорожного клуба, я проходил мимо барака, где жили чекисты — надзиратели и начальник пересыльного пункта Алексей Евстратов. Еще шагов за пятьдесят до барака, я услышал душу — раздирающие крики. Захожу в комнату Евстратова и вижу; Евстратов и секретарь ячейки Дернов Роман бьют, что есть сил, одного заключенного —Евстратов увесистой доской с гвоздями, а Дернов плетью; все лицо заключенного сплошь было залито кровью. В тот момент, когда я вошел к Евстратову, он так хватил заключенного по голове, что тот упал без сознания.

— В чем дело? — спрашиваю Евстратова.

— Не видишь разве, шакала ласкаю,

— Чем он провинился? — спрашиваю, а у самого нервная лихорадка.

— Да как же!.. Так перетак его мать, Бога, Пресвятую Богородицу... Нес с лесопильного завода хлеб и умудрился чуть не полбуханки украсть», и показывает на лежащий на столе хлеб. От хлеба был действительно отломан кусочек грамм в четыреста.

На следующий день избитый заключенный умер. После избиения, как я узнал, Евстратов раздел его и посадил в крикушник, где на земляном полу лежал полуметровый слой снега. Заключенный будучи в бессознательном состоянии не мог проситься из крикушника в барак погреться, и потому замерз. (По писанным правилам полагается выпускать на 10 минут в барак, когда заключенный совсем замерзает). А может быть Евстратов пробил ему доской голову, — Бог знает. Во всяком случае человека не стало: погиб за 400 грамм СЛОНовского хлеба. Я рассказал об этом случае начальнику ИСО 3-го отделения Штейну. Вечно пьяный Штейн ответил мне; «Ну и черт с ним, со сволочью: одним шакалом меньше».

Без вины виноватый.По всей Мурманской железной дороге, начиная от Мурманска и до самого Петрограда, имеются, так называемые, оперативные посты Военизированной Охраны СЛОНа. Расположены они на железнодорожных станциях и друг от друга находятся на расстоянии километров пятидесяти. На мелких станциях оперативный пост состоит из одного чекиста — надзирателя. На крупных станциях, как Кандалакша, Кемь, Сорока, Майгуба и др. пост состоит из трех чекистов. В функции оперативных постов входят розыск и задержание заключенных совершивших побег. День и ночь чекисты лазят по железнодорожным вагонам (пассажирским и товарным) ища беглецов. На станциях, где имеется уполномоченный железнодорожно — транспортного отдела ОГПУ, они вместе с ним проверяют у пассажиров документы.

Как они радуются, когда поймают беглеца, как они его бьют, как они о своем геройстве расписывают потом в своих стенных газетах и ежемесячных отрядных журналах, — трудно передать. Надо знать чекиста вообще, а СЛОНовского в особенности, чтобы понять это. Я, пробывший с чекистами более 10 лет, и то не могу понять психологии СЛОНовского чекиста—надзирателя. Он не может жить без страшных ругательств, без битья «в морду», без крови и человеческих слез — это его органическая потребность. Припоминаются слова Дзержинского, сказанные им в 1924 году в Москве, на съезде начальников секретных отделов: «у меня одна школа находится на Лубянке 2, а другая на 65 градусе северной широты и 36-м восточной долготы» (Соловки). В этих двух школах самые лучшие чекисты»...

Один из «лучших» второй школы — чекист Курганов находился на службе в 3-м отряде Военизированной Охраны СЛОНа, на станции Кандалакша Мурманск й жел. дороги. В ночь на 26 марта 1930 г. он дежурил по Кандалакшскому взводу и по командировке «Кандалакша», Другой из «лучших» — Барсуков дежурил по станции Кандалакша. Курганов расхаживал по командировке «Кандалакша» и дрыном наводил порядки, а Барсуков лазил по железнодорожным вагонам и искал сбежаших каэров. Труды его на этот раз дали результаты; он задержал одного. Набив ему «морду», Барсуков привел его к Курганову, как дежурному по командировке. Как Курганов встретил беглеца, я не видел, но уверен, что «бачил» он его сильно: Курганов в грязь лицом не ударит, а сил физических у него много.

Возвращаясь ночью домой и проходя мимо помещения, где находился Кандалакшский взвод, я вздумал зайти к командиру взвода. Открыл дверь и попал на избиние: на полу, с окровавленным лицом лежал человек; сапоги с него стащили, верхнюю одежду тоже и он лежал в одном белье; лицо закрыл руками и тяжело дышал; Курганов, видимо уставший бить кулаками, стоял около него и бил носками своих пудовых сапог.