Михаил Геллер - Утопия у власти

Связь Преображенского с Троцким сделала его теорию замечательным материалом для «конструирования» программы оппозиции. И к этим крайним взглядам все больше начинают склоняться оппозиционеры, которые — как Зиновьев и Каменев — опирались на Петроград и Москву, где рабочие высказывали недовольство новым неравенством, порожденным НЭПом. Склоняла их к крайним взглядам и позиция Сталина и его сторонников, выступавших с программой «гражданского мира», и отрицания необходимости разжигания классовой борьбы. Есть ли необходимость в классовой борьбе, — вопрошал Сталин, — «теперь, когда мы имеем диктатуру пролетариата и когда партийные и профессиональные организации действуют у нас совершенно свободно»? — «Конечно нет», — отвечал сам себе генеральный секретарь.

Программа Бухарина, поддерживаемого Сталиным, гласила, что война с крестьянством чревата для советского государства пагубными, как экономическими, так и политическими последствиями. Поэтому развитие экономики страны необходимо базировать на союзе с крестьянством, обеспечивая крестьянам возможность повышения производительности, организуя кооперацию, развивая формы рыночного обмена. 17 апреля 1925 года Бухарин произносит знаменитые слова: «Крестьянам, всем крестьянам, надо сказать — обогащайтесь, развивайте свое хозяйство и не беспокойтесь, что вас прижмут». Когда Сталин начнет «конструировать» «правый уклон», он положит в основу его «программы» эти слова Бухарина.

Обращение Бухарина вызывает возмущение оппозиции. Оно вызывает надежды у крестьян. С восторгом встречает его внимательный наблюдатель, полагавший себя неофициальной «оппозицией его величества» — Н. Устрялов. В каком-то смысле он имел на это право, трижды названный Сталиным в декабре 1926 г. на Седьмом пленуме ИККИ «представителем буржуазных специалистов в стране».

Статья, комментирующая обращение Бухарина, начинается словами: «Наконец-то!», а эпиграфом публицист ставит слова из Священного писания: «Ныне отпущаеши». Для Устрялова нет сомнения: начался новый период в истории советской России, обозначающий очередной шаг в ее освобождении от наносных интернационалистских идей. И для Устрялова нет сомнений, что новый этот период связан с именем Сталина, которого он воспринимает, как «подлинного ученика Ленина», воспринимающего учение Ленина «динамически», как и следует воспринимать учение «выдающегося учителя диалектики». Идеолог сменовеховства, провозглашая «сумерки старой ленинской гвардии», констатирует: развенчаны «мастера и баловни революции, гвардия Октября, столпы железной когорты, краса и гордость пролетарского авангарда». В октябре 1926 года Устрялов заявляет: «мы сейчас не только „против Зиновьева“, но и определенно „за Сталина“». Он не обманывается относительно своего героя, он лишь цитирует «мудрые слова Леонтьева»: «Хорошие люди нередко бывают хуже худых. Это иногда случается. Личная честность может лично же и нравиться, и внушать уважение, но в этих непрочных вещах нет ничего политического, организующего. Очень хорошие люди иногда ужасно вредят государству...» В своем спокойном 19-ом веке Леонтьев не мог, конечно, представить себе, как могут навредить «нехорошие люди».

Н. Устрялов приветствует победу Сталина в борьбе за ленинский «кафтан», ибо видит в нем подлинного ученика Ленина. В Ленине и Муссолини видит он еще в 1923 году «две фигуры», которые «при всей их политической полярности, одинаково знаменательны, они фиксируют новейшую ступень эволюции современной Европы». В 1926 г. «новейшую ступень эволюции современной Европы» фиксирует Сталин, неудержимо идущий к единоличной власти в партии, а следовательно и в государстве.

Четырнадцатый съезд (декабрь 1925) отметил конец «междуцарствия», конец эры «коллективного руководства». Номером 1 стал очевидно для всех Сталин. Три года назад, когда Ленин появился на конгрессе Коминтерна, его встречают: «Аплодисменты. Бурно радостно аплодируют, ибо ожидание казалось очень долгим... „Интернационал“. Весь зал поет. Ибо аплодисменты, овация казались недостаточными для выражения бесконечной любви к вождю и безграничной веры в него». В декабре 1925 года, после речи Сталина, на съезде «раздаются бурные аплодисменты, переходящие в овацию».

Делегаты встают и поют «Интернационал». Сталин приступает к консолидации власти. В апреле 1926 года Зиновьев выводится из Политбюро. В Ленинград отправляется «наводить порядок» Киров. В октябре перестает быть членом Политбюро Троцкий, кандидатом в члены — Каменев. Используется в целях консолидации медицина. В октябре 1925 года по приказу Политбюро ложится на операционный стол наркомвоенмор Фрунзе, лишь недавно заменивший Троцкого. Вскрыв 40-летнего Фрунзе, врачи обнаружили, что язва, которую было приказано вырезать, зажила, но наркомвоенмор с операционного стола не встал. Его заменил близкий друг Сталина — Ворошилов. А на похоронах Фрунзе Сталин произнес таинственные слова: «... Может быть, это так именно и нужно, чтобы старые товарищи так легко и так просто спускались в могилу».

Вытесняемые со всех позиций Зиновьев и Каменев предложили союз своему вчерашнему злейшему врагу — Троцкому. «Объединенная оппозиция» критикует Сталина за уступки кулаку, за нежелание индустриализировать страну, за бюрократизацию государственного аппарата. Но даже справедливая критика сталинской политики не могла спасти оппозицию, страдавшую врожденным бессилием.

На Пятнадцатом, уже целиком сталинском, съезде, собравшимся после двухлетнего перерыва (такой перерыв случился впервые со времени прихода партии к власти), Каменев, выступая с покаянной речью, говорит о двух путях. Один путь — создание второй партии: «Этот путь, в условиях пролетарской диктатуры, — гибельный для революции... Этот путь для нас заказан, запрещен, исключен всей системой наших взглядов, всем учением Ленина о диктатуре пролетариата...» Другой путь: «Целиком и полностью подчиниться партии. Мы избираем этот путь, ибо глубоко уверены, что правильная ленинская политика может восторжествовать только в нашей партии и только через нее, а не вне партии, вопреки ей». На этих же позициях неизменно стоял Троцкий, утверждавший и после изгнания: «Советское государство все еще является историческим инструментом рабочего класса».

Капитуляция не спасла оппозиционеров: Пятнадцатый съезд исключает из партии Каменева и 121 видного оппозиционера. Кое-кто из оппозиционеров уже арестован, а А. Рыков заключает свою речь на съезде: «Я думаю, что нельзя ручаться за то, что население тюрем не придется в ближайшее время несколько увеличить». Возможно, что через десять лет, сидя в тюрьме, Рыков размышлял об этих словах.