Лоренс Гарднер - Чаша Грааля и потомки Иисуса Христа

Вследствие необходимости внесения в ту самую пятницу Распятия Христа временной поправки на три часа вперед в описаниях Марка и Иоанна обнаруживаются существенные расхождения в отношении хронометража событий того дня. Марк (15:24) заявляет, что Иисус был распят в три часа, а Иоанн (19:14—16) утверждает, будто казнь свершилась приблизительно в шесть часов. Такое несоответствие своим происхождением обязано тому, что в Евангелии от Марка используется римская система исчисления времени суток, а благовествование Иоанна придерживается иудейского метода отсчета. В результате такой временной разницы Марк (15:33) пишет, что «в шестом же часу наступила тьма по всей земле и продолжалась до часа девятого». Эти «три часа тьмы» были всего лишь символом и длились доли секунды, — точно так же как изменяется время, когда мы пересекаем часовой пояс или переводим часы на час вперед или назад. Таким образом, в данном случае конец пятого часа означал немедленное наступление девяти часов.

Ключ к пониманию истории Воскресения Христа скрывается в этих трех часах дневного времени, которые стали ночными. Такое изменение связано с тем, что начало субботы, пересчитанное на новое время, приходилось по старому времени на девять часов вечера, которые, вследствие этого, стали считаться двенадцатью. Но самаритянские волхвы (предводителем которых являлся Симон Зилот) упорно придерживались астрономической системы отсчета времени и, не признавая официально принятой трехчасовой поправки, ориентировались на старое время. А это значило, что никоим образом не нарушая субботнего запрета на работу, Симон имел в своем распоряжении целых три часа, за которые мог делать все необходимое, даже тогда, когда другие уже приступили к священному отдыху. Этого времени было достаточно, чтобы дать лекарства Иисусу и заняться сломанными костями Киринеянина. С Иудой Искариотом, учитывая обстоятельства, обошлись куда менее милосердно. Судя по косвенным намекам в Деяниях святых апостолов (1:16—18), он разбился насмерть, будучи сброшен с обрыва.

Когда по времени волхвов закончилась суббота (на три часа позже принятого у иудеев времени), оставалось еще три добрых ночных часа прежде, чем с первым рассветом новой недели сюда прибыла Мария Магдалина. Совершенно неважно, стояла в ту ночь на посту стража или нет, так как наведываться в пещеру Симон и его товарищи могли через второй вход, расположенный на некотором удалении. И то, что был отодвинут камень или нет, в равной степени несущественно. Важен лишь тот факт, что когда Иисус появился, он был жив и здоров.

В отношении ангела, который отодвинул камень на глазах женщин, у Матфея (28:3) можно прочесть: «Вид его был как молния, и одежда его была бела как снег». Как уже можно было убедиться, Симон Маг (Зилот) по выполняемым ритуальным функциям именовался «молнией», облачение его было белым, а по духовному чину он в самом деле являлся «ангелом». Таким образом, приведенное выше предложение может звучать так: «По внешнему виду он напоминал Симона Зилота в священническом облачении». Но почему же это так удивило женщин? Ответ прост — они находились в полной уверенности, что Симон распят и с перебитыми ногами погребен.

Но в этой сцене появился не только Симон, но и Фаддей. «И вот сделалось великое землетрясение, ибо ангел Господень, сошедши с небес…» (Матфей 28:2). Так же как Симон титуловался «молнией» (а Ионафан Анна — «громом»), так и Фаддея, в свою очередь, величали «землетрясением» — по аналогии с явлением, наблюдавшимся на горе Синай (Книга Судей 5:4—5). Следовательно, Симон и Фаддей были теми самыми двумя ангелами, которые встретились Марии (Иоанн 20:11—12). Симон также был «юношей» в белой одежде (Марк 16:5), где его молодой возраст указывал на понижение в духовном чине до «послушника» в точном соответствии с эпизодом его ареста в Гефсиманском саду.

Сад, в котором был распят Иисус, находился в ведении Иосифа Аримафейского (его брата Иакова), и представлял собой заповедное место, символизировавшее Эдем. В этом отношении Иаков считался «Адамом», то есть хозяином Эдемского сада. Все это объясняет, почему Мария Магдалина, впервые увидев Иисуса после «воскрешения», приняла его за «садовника», — женщина полагала, что видит Иакова. Причина, по которой Иисус не позволил Марии дотронуться до себя, заключалась в ее беременности. В соответствии с законами династического брака ей в этот период запрещались всякие физические контакты с супругом.

Совершенно очевидно, что Мария и большинство апостолов не были участниками хитрых уловок и мистификаций, имевших место в пятницу и субботу. В собственных же интересах Симона было сохранить все дело в тайне. Вырвавшись из погребальной пещеры живым и с целыми ногами, он мог бы лишний раз подтвердить свою и без того высокую репутацию. Иисусу также было на руку, чтобы его повторное появление произвело ошеломляющий эффект. В данном случае их совместные с Зилотом усилия плюс поддержка Фаддея, Киринеянина и брата Иакова позволили спасти едва не рухнувшее дело, дав возможность апостолам продолжить работу. Если бы Иисус и вправду умер, его ученики разбежались бы в страхе и смятении, а все им задуманное погибло бы вместе с ним [48]. Так миссия получила новый жизненный импульс, результатом которого стало рождение христианства.

«Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес;

А если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера ваша.

Ибо если мертвые не воскресают, то и Христос не воскрес».

Вот так Воскресение, как один из обязательных пунктов веры, представил св. Павел в своем Первом послании к Коринфянам (15:13—16). Необходимо сказать, что в нем не содержится каких-то убедительных доводов в пользу того, что, бесспорно, является основополагающим для христианского вероучения. В силу своей внутренней сути оно само себя фактически обрекает на провал. Если бы Павел выражался фигурально, его современники, возможно, с большей готовностью восприняли бы его утверждения. Но он поступил иначе, говоря об этом в буквальном смысле и ссылаясь на представление о возвращении к жизни покойников в соответствии с пророчеством Исаии (26:19): «Оживут мертвецы Твои, и восстанут мертвые тела!»

Мысль о бессмертии души (в отличие от воскрешения тела) возникла задолго до появления Иисуса. В Древней Греции выразителем этой идеи являлся основатель афинской школы философов Сократ (469—399 годы до Р.Х.). Мыслитель античного времен Платон утверждал, что основой бытия является дух, а не материя. Еще раньше философ и математик Пифагор (570—500 годы до Р.Х.) изложил свое учение о реинкарнации — переходе души после смерти из одной телесной оболочки в другую, где она начинает новую жизнь. Действительно, вера в перевоплощение легла в основу множества религий и верований (включая буддизм и индуизм).