Александр Крон - Капитан дальнего плавания

Аттестация эта подписана командиром ДПЛ (дивизиона подводных лодок) 21 января 1941 года, ровно за пять месяцев до начала войны. Не всякий адмирал имел в двадцать семь лет такую блестящую характеристику. Подписал ее Евгений Гаврилович Юнаков, наставник строгий и многоопытный, - и вот этот строгий наставник признает своего ученика способным командовать дивизионом, иными словами - считает его равным себе. Такую оценку мог получить только настоящий подводник, человек, твердо решивший сделать военную службу своим жизненным призванием.

Вероятно, так оно и было. С любовью вспоминая об Одессе, Александр Иванович перестал о ней тосковать. Перестал мечтать об океанских просторах, о странах, где вечно светит солнце, о сверкающих белизной быстроходных лайнерах и всем сердцем прилепился к хмурой Балтике, к неказистым, крашенным в защитный серо-зеленый цвет подводным кораблям. Полюбил Кронштадт, куда вскоре после окончания курсов переехал вместе с Ниной Ильиничной и подрастающей Лорой. Не впал в уныние, когда в 1940 году дивизион перебросили на Ханко - арендованный у Финляндии каменистый полуостров. Это была чужбина, и довольно скучная чужбина, однако замечено: на чужбине привязанность к родине только обостряется, крепнет близость с немногими оказавшимися рядом соотечественниками, за границей наши люди становятся четче, собраннее - для общего дела. Ханковцы это доказали. В истории Отечественной войны Ханко останется как один из вариантов Малой земли наряду с Брестской крепостью и новороссийским пятачком. Войны еще не было, но предгрозовое ощущение не оставляло ханковцев. Они всегда чувствовали себя форпостом, пограничным отрядом, живущим по законам военного времени даже в мирные дни.

"На "М-96" у нас подобралась сильная и Сплоченная команда, - говорил мне Александр Иванович. - Опытные специалисты, как наш инженер-механик Андрей Васильевич Новаков и мичман Петровский. И способная молодежь".

Конечно, это только так говорится - "подобралась". Подбирал и сплачивал команду командир.

Итак, за пять месяцев до начала войны капитан-лейтенант Маринеско получил блестящую характеристику. Пришел ли вместе с ней к Маринеско душевный покой?

Нет, душевного покоя не было.

Говорят, большому кораблю - большое плавание. А корабль у Маринеско был маленький. Автономность - десять суток. Не разгуляешься. Считалось, что основное назначение "малюток" в условиях Балтики - дозор и разведка.

Дозорную и разведывательную службу Маринеско нес исправно, но с первых же недель стал упорно готовить свою маленькую лодку для атаки. Каждый выход "М-96" в море был одновременно дозором и боевым учением. Командир внимательно следил за передвижением по акватории иностранных судов и попутно "отрабатывал задачки". Высшее командование не ошиблось, поверстав штурманов торгового флота в подводники, - Маринеско прекрасно разбирался в повадках иностранных транспортов и раньше других приметил среди них подозрительное оживление. Свои наблюдения он аккуратно записывал и, вернувшись на базу, докладывал. Приспособил "ФЭД" с телеобъективом для фотографирования встречных транспортов. Фотоаппарат выставлялся из люка на длинном шесте и, когда лодка шла в полупритопленном положении, был столь же малозаметен, как глазок перископа. Наблюдения и фотосъемки, несомненно, приносили свою пользу, но Александра Ивановича совсем не устраивало "быть на подхвате".

Конечно, можно было добиваться перевода на большую лодку согласно аттестации. Но добиваться повышения было не в характере Александра Ивановича. К тому же не хотелось расставаться с Юнаковым, с дивизионом, с полюбившей его командой, наконец, с самой лодкой, к ней он тоже успел привязаться. Сердился, когда о "малютках" говорили непочтительно, так же как когда-то на непочтение к "торгашам".

"Лодка как человек, - говорил мне во время наших кронштадтских бесед Александр Иванович. - У каждой свой характер, свои достоинства и недостатки. Все это командир должен понимать до тонкости. "Малютка" тем хороша, что заставляет быть универсалом. Конечно, с тактико-техническими данными считаться приходится. Но молиться на них тоже не следует. Автономность, если потренироваться и затянуть потуже ремешки, можно увеличить. Можно быстрее погружаться и быстрее всплывать. Быстро погружаться рискованно, но если трюмные и рулевые - мастера своего дела, риск оправдан. Мало торпед - значит надо стрелять без промаха. И не пренебрегать пушечкой - она годится не только против самолетов".

К слову сказать, это свое убеждение Маринеско блестяще подтвердил на практике, потопив в 1944 году артиллерийским огнем большой вооруженный транспорт.

Друг Маринеско Иван Маркович Рубченко, во время войны мичман на одной из "малюток", рассказывал мне:

"Уже после своей демобилизации Александр Иванович, встречаясь со мной, часто вспоминал о войне и о нашей службе на подводных лодках. Как-то сказал: "А что, Иван, если, не дай бог, новая война, позовут нас с тобой? Мы с тобой тогда соберем команду из таких орлов, что будем запросто по кормушкам стрелять". - "Как так - по кормушкам?" - спрашиваю. "А по-снайперски. Безо всяких треугольников, углов упреждения, а догонять - и без промаха!"

Сегодня уже трудно с уверенностью сказать, всерьез говорил это Александр. Иванович или грустно шутил. Но даже если это была шутка, то очень на него похожая. Легко загорался необычной идеей, не боялся парадоксальных решений и не любил категорических запретов, подсекающих в корне всякую фантазию. Как большинство талантливых людей, он был человек неожиданный.

У меня сохранилась довольно точная запись рассказа Александра Ивановича о последнем предвоенном походе "М-96". Привожу ее целиком:

"На девятый день пребывания в море все мы очень устали. Много трудились, мало отдыхали. По нескольку раз в сутки одно и то же: "арттревога!", "срочное погружение!", "по местам стоять к всплытию!". Недовольства я не ощущал, личный состав понимал, что первое место по боевой подготовке нам обеспечено и прошлогодние нормативы, принесшие нам общефлотское первенство в прошлую кампанию, заметно превышены. Теперь для срочного погружения нам требовалось всего 17 секунд - ни одна "малютка" до сих пор этого не добивалась. Трудно, но жалоб не было. Только однажды запросил пощады наш инженер-механик А.В.Новаков, и то не для себя, а для нашего единственного компрессора, из-за частых погружений и всплытий ему приходилось работать почти непрерывно. В обычное время я посчитался бы с законной тревогой механика, но в тот навсегда запомнившийся мне день - 18 июня - меня тревожило совсем другое, и я пробурчал что-то вроде "на войне еще не то будет", и Ефременков меня поддержал. Штурманы чаще наблюдают за горизонтом, чем занятые своими машинами механики, и, вероятно, Леве было понятнее мое беспокойство. Но даже сам я не понимал, какое реальное содержание получит всего через несколько дней моя довольно шаблонная фраза.