Юрий Семенов - Философия истории

О. Тьерри выделял два привилегированных сословия (дворянство и духовенство), «народ», или «промышленников», куда он включал и крупных капиталистов, и простых рабочих, и, наконец, «самый невежественный класс», или «чернь».

Таким образом, историки эпохи Реставрации ушли далеко вперед от примитивного представления о классах как группах людей, из которых одна имеет много (богатые), а другая мало или совсем ничего (бедняки). Не в богатстве одних и бедность других состоит суть деления на классы. Богатство одних людей и бедность других производны от мест, которые занимают разные группы людей в системе имущественных отношений.

Имущественные отношения являются основными, фундаментальными. Они определяют интересы людей, а те — общественное мнение и тем самым общезначимые действия людей во всех основных сферах общественной жизни. Характер имущественных отношений определяет ход политической борьбы, природу создаваемых людьми политических и иных общественных институтов. Иначе говоря, имущественные отношения определяют политические и все прочие общественные отношения. Если имущественные отношения являются фундаментальными, базисными, то все прочие в конечном счете — производными от них. Таким образом, все общественные отношения были фактически подразделены на две категории: отношения первичные и отношения вторичные, производные от первых.

С открытием классов и классовой борьбы в историологию впервые вошел народ, причем не как пассивная страдающая масса, а как активная действующая социальная сила. Одна из работ О. Тьерри называлась «Подлинная история Жака Простака, написанная на основании подлинных документов» (русск. первод: Избранные сочинения. М., 1937). Под Жаком Простаком он понимал французское крестьянство.

По-новому встал вопрос о выдающихся деятелях истории и их отношении к массам. Великим становится человек, который лучше других понял и выразил интересы своего класса и который возглавил его борьбу за эти интересы. Сила великого человека в тех людях, которые за ним идут. Если он пренебрегает интересами своего класса, то теряет сторонников и последователей и лишается силы, лишается возможности воздействовать на ход исторического процесса.

Стремясь выяснить, является ли наличие общественных классов и классовой борьбы специфической особенностью развития Франции или же это присуще и другим странам, историки эпохи Реставрации обратились к истории Англии. И убедились, что открытие ими закономерности не в меньшей степени проявляются в истории и этой страны. Английское общество тоже было расколото на классы, между которыми на всем протяжении его истории шла упорная борьба. Кульминацией этой классовой борьбы была Английская революция XVII в.

Открыв общественные классы и классовую борьбу, французские историки эпохи Реставрации тем самым пришли к определенному общему взгляду на историю, который, однако, ими нигде сколько-нибудь четко изложен не был. Ими фактически было признано существование нескольких качественно отличных общественных укладов, в основе каждого из которых лежала определенная система имущественных отношений, с неизбежностью порождавшая деление на общественные классы — группы людей с разными объективными интересами. Каждый уклад существовал до тех пор, пока соответствовал потребностям времени. Однако рано или поздно такому соответствию приходил конец. Тогда возникала объективная необходимость в замене этого общественного уклада новым. И эта смена укладов никогда не происходила автоматически. Были классы, кровно заинтересованные в сохранении старых отживших отношений и имевшие возможность препятствовать назревшим переменам, ибо им принадлежала власть. Чтобы эти перемены произошли, необходимо было, чтобы классы, интересы которых требовали преобразований, поднялись на борьбу и захватили власть. Только переход власти в руки этих прогрессивных сил мог обеспечить смену одного общественного строя другим, отвечающим нуждам времени.

Из всех французских историков эпохи Реставрации ближе всего к такому пониманию истории подошел Ф. Минье. Выше уже были процитированы строки из его работы, в которых говорилось об объективном характере социального движения, ведущего к смене одного общественного строй другим. Приведем еще одно из его высказываний, с которого начинается его основной труд — «История Французской революции с 1789 по 1814 г.». «Я собираюсь, — писал он, — дать краткий очерк французской революции, с которой начинается в Европе эра нового общественного уклада... Эта революция не только изменила соотношение политических сил, но произвела переворот во всем внутреннем существовании нации. В то время еще существовали средневековые формы общества, а общество разделилось на соперничающие друг с другом классы. Вся земля была разделена на враждовавшие друг с другом провинции. Дворянство, утратив всю свою власть, однако, сохранило свои преимущества; народ не пользовался никакими правами; королевская власть была ничем не ограничена, и Франция была предана министерскому самовластью, местным управлениям и сословным привилегиям. Этот противозаконный порядок революция заменила новым, более справедливым и более соответствующим требованиям времени. Она заменила произвол — законом, привилегии — равенством, она освободили людей от классовых различий, землю — от провинциальных застав, промышленность — от оков цехов и корпораций, земледелие — от феодальных повинностей и от тяжести десятины, частную собственность — от принудительного наследования; она все свела к одинаковому состоянию, одному праву и одному народу... Главная цель была достигнута, в империи во время революции разрушилось старое общество и на месте его создалось новое».79 Минье [Ф.] История Французской революции с 1789 до 1814 г. СПб., 1906. С. 3-4.

А затем следует обобщающий вывод: «Когда какая-нибудь реформа сделалась необходимой и момент выполнения ее наступил, то ничто не может помешать ей и все ей способствует. Счастливы были бы люди, если бы они умели этому подчиниться, если бы уступили то, что у них лишнее, а другие бы не требовали то, что им не хватает; тогда революции происходили бы мирным путем, и историкам не приходилось бы упоминать ни об излишествах, ни о бедствиях; им бы только пришлось отмечать, что человечество стало более мудрым. Но до сих пор летописи народов не дают нам ни одного примера подобного благоразумия: одна сторона постоянно отказывается от принесения жертв, а другая их требует, и благо, как и зло, вводится при помощи насилий и захвата. Не было до сих пор другого властелина, кроме силы».80 Там же. С. 4-5.