Фюстель Куланж - Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима

Наместник был всесилен. Он был олицетворением закона. Жители провинции могли обратиться в суд Рима с жалобой на жестокость или злоупотребления наместника только в том случае, если им удавалось найти римского гражданина, готового выступить в суде в качестве их патрона, поскольку они сами не имели права обращаться в римские суды. Они были чужаками; на юридическом и официальном языке они назывались peregrine – Перегринами; все, что закон говорил о hostis – чужеземцах, врагах, относилось и к ним.

Правовое положение жителей империи предстает в сочинениях римских юристов. Они рассматривались как народы, которые уже не имеют своих собственных законов, но еще не имеют римских. Для них, таким образом, не существует права ни в какой форме. В глазах римских правоведов провинциал не является ни мужем, ни отцом, то есть закон не признает за ним ни супружеской, ни отеческой власти. В отношении него не существует такого понятия, как собственность. Он не может быть собственником по двум причинам: во-первых, в силу его положения, поскольку он не является римским гражданином, а во-вторых – поскольку провинция не является римской территорией, а закон допускает полномочное право собственности только в границах ager romanus. Правоведы объясняют, что земля в провинции не может быть частной собственностью и чтолюди могут только пользоваться землей и плодами своего труда [212].

То, что правоведы во II столетии говорили о земле провинций, относилось и к италийской земле до тех пор, пока ее население не получило право римского гражданства.

Не вызывает сомнений, что народы, как только они входили в Римскую империю, сразу утрачивали общественную религию, свое управление и свое частное право. Можно предположить, что на практике Рим смягчал разрушительность подчинения. Хотя римский закон и не признавал за подданными отеческой власти, но позволял пользоваться этой властью в обыденной жизни. Человеку не разрешалось называть себя собственником, но ему позволялось владеть землей; он обрабатывал землю, продавал ее и передавал по завещанию. Не говорилось, что это его земля, а говорилось, что это как бы его земля, pro suo. Она не являлась его собственностью, dominium, но относилась к его имуществу, in bonis. Таким образом, Рим изобрел оговорку в пользу подданных. Хотя традиции запрещали создавать законы для побежденных, римский гений не мог допустить полного распада общества. Формально провинциалы были вне закона, а фактически они жили так, словно законы у них были, но, несмотря на это, и даже с учетом терпимости завоевателей, все институты побежденных и их законы постепенно исчезли. Римская империя на протяжении нескольких поколений представляла уникальное зрелище: один-единственный город сохранял свои институты и свое право; все остальные, то есть более ста миллионов человек, не имели никаких законов или имели такие, которые не признавались господствующим городом. Однако мир не пребывал в состоянии хаоса, и общество, в отсутствие законов и принципов, поддерживалось с помощью силы, деспотизма и договоренностей.

Таковы были последствия римского завоевания для народов, которые постепенно становились добычей Рима. Все, связанное с городом, исчезло: сначала религия, затем управление и, наконец, частное право. Все институты, уже давно находившиеся в подвешенном состоянии, были в конце концов разрушены, но им на смену не пришел ни новый общественный порядок, ни новая система управления. Образовался некий промежуток застоя между распадом общественного строя и появлением новой формы общества. Римская империя представляла собой смешение народов, где настоящий порядок был только в центре, а в остальных частях империи временный, искусственно созданный порядок, поддерживаемый исключительно с помощью принуждения. Покоренные народы смогли создать организованное общество, только завоевав те права и институты, которыми Рим хотел распоряжаться единолично. Для этого они должны были стать гражданами римского города-государства, занять в нем определенное положение и слиться с Римом, превратившись в единое целое. Это был длительный и трудоемкий процесс.

Мы видели, насколько плачевным было положение подданных Рима и как они, должно быть, завидовали положению римского гражданина. И дело не только в задетом самолюбии, речь шла о куда более реальных и важных вещах. Человек, не являвшийся римским гражданином, не считался ни мужем, ни отцом; по закону он не мог быть ни собственником, ни наследником. Званию римского гражданина придавалось огромное значение; не имевший его оставался вне закона, и только тот, кто имел звание гражданина, входил в состав организованного общества. Вот почему это звание стало объектом самых горячих желаний. Латины, италийцы, греки, а позже испанцы и галлы стремились стать гражданами Рима – это был единственный способ получить права и приобрести хоть какой-то вес в обществе. Все эти народы, один за другим, примерно в том порядке, как они попадали под владычество Рима, начали добиваться того, чтобы войти в состав Римского государства, и после долгих усилий они добивались поставленной цели. Этот медленный процесс вступления в состав Римского государства был последним актом долгой истории преобразования социального строя древних народов. Для того чтобы изучить каждый этап этих преобразований, мы должны вернуться в IV век до н. э.

Лаций завоеван; из сорока маленьких народов, населявших его, Рим уничтожил половину. У некоторых отнял земли, других назвал союзниками. В 340 году союзники поняли, что этот союз причиняет им только вред, что они вынуждены во всем повиноваться, обречены ежегодно проливать свою кровь и тратить свои деньги исключительно ради выгоды Рима. Они создали коалицию; и их вождь Анний с такой речью выступил в сенате: «…Да будет у нас единый народ и единое государство; чтобы власть была сосредоточена в одном месте, а народы объединились общим именем, одной стороне придется здесь уступить. На благо тех и других да будет вашему отечеству оказано предпочтение, и все мы станем зваться «римляне» [213].

Так, в 340 году Анний высказал пожелание, которое постепенно высказывали все народы Римской империи, но осуществиться которому удалось только спустя пять с половиной столетий. Однако для того времени это требование показалось дерзким; римляне объявили его чудовищным и преступным. Оно действительно противоречило древней религии и древнему закону городов. Консул Манлий, «придя в страшный гнев, заявил прямо, что если отцы-сенаторы окончательно обезумели и готовы принять законы, предлагаемые каким-то сетинцем, то он препояшется мечом, так явится в сенат и собственной рукою убьет любого латина, которого завидит в курии. После чего, оборотясь к образу Юпитера, он воскликнул: «Слушай, Юпитер, все это непотребство! Слушайте и вы, боги и законы! Взятый в полон и униженный сам, Юпитер, узришь ты в священном храме твоем иноземных консулов и сенат иноземцев! О том ли, латины, римский царь Туллий заключал договор с альбанцами, вашими предками? А после о том ли Луций Тарквиний – с вами самими? Неужто вовсе позабыли вы битву при Регилльском озере? Позабыли старые свои поражения и благодеяния, вам оказанные?» [214]