Наталья Матвеева - Археологические путешествия по Тюмени и ее окрестностям

Наше поселение древнее примерно на тысячу лет. И это был не город, а, скорее, большая деревня. К сожалению, ее истинных размеров нам никогда не узнать — значительная часть памятника разрушена рекой, год за годом подмывавшей берег. Но некоторые из своих тайн поселок постепенно открывает. Может быть, одну из его загадок удастся разгадать уже завтра. Надо только дождаться утра.

Раскоп на Ольховке, начинавшийся с небольшой стратиграфической траншеи, пробитой перпендикулярно берегу реки для изучения всех имеющихся на памятнике слоев, с каждым днем становится все шире и шире. Вот и сейчас работающие здесь студенты, стоя на его дне, застеленном полиэтиленовой пленкой, тонкими срезами лопат разбирают очередную линию квадратов. Это позволяет нам разделять находки, залегающие в разных слоях, чтобы датировать эти отложения с наибольшей точностью. Работая таким образом, за три недели отряду удалось исследовать уже около 400 кв. м — примерно половину той площади, которую мы собираемся вскрыть в этом году. Несмотря на то, что часть поселения уничтожена обвалами берега, нам повезло: раскоп точно вышел на одно из неразрушенных сооружений, контуры которого теперь уже хорошо видны на зачищенной поверхности. По ним можно догадаться, что это была сравнительно неглубокая полуземлянка, вкопанная в желтую материковую глину примерно на полметра. Но до чего же огромная! Ее размеры — приблизительно 20х12 м! Для каких целей было возведено это гигантское помещение? Что это — остатки дворца, храма, жилище целого клана? И почему его пол такой неровный — с приподнятой площадкой в центре? Что ж, вопросы резонные, но ответ на них я уже знаю, поскольку не раз встречался с подобными сооружениями при раскопках, причем не только в Тюменской области.

Такие постройки были характерны для нескольких скотоводческо-земледельческих культур эпохи бронзы, существовавших на юге Западной Сибири и территории Казахстана на протяжении II и начала I тысячелетия до н. э. Нередко их площадь превышала даже 300 кв. м. А служили они не только жильем для относительно самостоятельных в хозяйственном отношении большесемейных общин численностью 15–20 человек, но и зимним приютом для принадлежавшего им скота.

Содержание домашних животных в жилищах было широко распространено в прошлом у разных народов. Известный русский путешественник Степан Крашенинников, характеризуя жилище удинских бурят, еще в XVIII веке писал: «Зимой живут в деревянных юртах осьмиугольных, на верху оных оставлено круглое отверстие для исхождения дыму, потому, что огонь под ним кладут, который днем и ночью не утихает. В той же юрте и скот их, и сами живут». Загоны для животных устраивались и в сельских жилищах Болгарии, в частности в землянках, которые были распространены на территории Дунайской равнины еще в XIX в. Принцип сочетания под одной кровлей дома и хлева был характерен даже для средне- и североевропейских типов жилых построек, распространенных в прошлом во Франции, Бельгии, кельтских и соседних с ними районов Великобритании (горные районы Шотландии, Ирландия, Уэльс), в Германии, Дании, Швейцарии и других странах. Обычно они делились на центральную часть, где размещались люди и велись хозяйственные работы, а также две боковые, где находился скот.

Этому же принципу следовали и значительно более древние жилища арийских племен, вторгшихся во II тысячелетии до н. э. в Индию. В заговоре на постройку хижины, содержащемся в «Атхарваведе» — собрании их древних заклинаний, окончательно оформившемся приблизительно в начале I тысячелетия до н. э., но включившем в свой состав многие гораздо более древние ритуальные формулы, можно найти следующие строки.

О том же повествует и другой заговор, который произносили перед разборкой дома при передаче его новому хозяину, когда приходилось демонтировать каркас жилища из вертикальных опорных столбов, а также лежавшую на них кровлю, элементы которых были крепко-накрепко связаны между собой веревками.

О том, что раскопанный нами на поселении большой дом служил защитой от холода и сырости не только людям, но и принадлежавшим им домашним животным, свидетельствует и рельеф его земляного пола. Ведь ни в одном из подобных ему жилищ быть идеально ровным он просто не мог. Весной, сразу после выгона скота на пастбища, хозяевам деревянными лопатами и метлами приходилось очищать отведенную под хлев часть своего дома от скопившегося навоза, чтобы основательно проветрить помещение. Следы этих чисток и наблюдают археологи, фиксируя при раскопках жилищ данного типа понижение уровня пола на тех участках, где находились загоны. Довольно часто они располагались вдоль стен постройки или занимали ее половину. В тех домах, которые были покинуты или сгорели зимой, иногда удается обнаружить следы неубранного навоза. Таким образом, центральная часть изученного нами жилища, напоминающая приподнятую над окружающей поверхностью площадку, в действительности являлась местом обитания людей, где земляной пол снашивался не так интенсивно, как по краям.

Рабочий день подошел к концу. Мы собираем свой нехитрый инвентарь и грузим в машину. И хотя такие дома, как раскопанный нами, уже известны, я все-таки очень доволен: ведь для черкаскульской культуры он первый! И, быть может, далеко не единственный, поскольку о черкаскульском домостроительстве ученым известно пока не так уж и много. Вполне возможно, что внимательно проанализировав расположение выявленных столбовых и хозяйственных ям, — а их в жилище более 300 — нам удастся реконструировать его облик. Но этим мы займемся потом. А пока автомобиль медленно трогается, и за окном один за другим в привычном порядке чередуются знакомые пейзажи, обрамляющие дорогу к лагерю.