Олег Ивик - История человеческих жертвоприношений

Неизвестно, были ли принесены упомянутые в табличках жертвы. Во всяком случае, если и были, то боги их не приняли: Пилос, как и другие города-государства ахейцев, пал под ударами наступавших с севера дорийцев. Дорийцы несли с собой навыки получения и обработки железа. Бронзовый век подошел к концу, наступил век железный. Победители смешались с побежденными, образовав античную греческую цивилизацию, продолжившую традиции цивилизации крито-микенской. Сохранились в Элладе и человеческие жертвоприношения, хотя год от года этим обычаям следовали все реже, заменяя их жертвоприношениями животных или отменяя совсем.

Одним из обычаев, которые продержались в Афинах и в крупных торговых портах Ионии с древности и вплоть до шестого, а где-то и до пятого века до нашей эры, был обычай принесения в жертву так называемого «фарма-ка». Фармак — это нечто вроде «козла отпущения», им объявляли преступника, приговоренного к смертной казни, или кого-то из людей, принадлежавших к низам общества. В случае эпидемии, голода или других напастей фармак объявлялся ответственным за все грехи горожан, и его приносили в жертву богам. Чаще всего фармака побивали камнями, но этому предшествовал определенный ритуал. В некоторых местах его предварительно кормили смоквами, ячменными лепешками и сыром, а потом розгами прогоняли через весь город и, нанеся ему семь ударов прутьями по половым органам, убивали, а пепел сжигали и развеивали над морем. Где-то фармака оставлялив живых, но камнями прогоняли из города. В Афинах избирали двух фармаков, мужчину и женщину. Их украшали венками из фиговых ветвей и после ритуального обхода города изгоняли прочь.

Существовал такой обычай и на острове Левкада, но ко времени, о котором сохранились письменные свидетельства, гуманность восторжествовала, и, хотя в качестве фармака выступал преступник, левкадцы всячески старались сохранить ему жизнь. Страбон описывает это так: «У левкадцев существовал унаследованный от отцов обычай на ежегодном празднике жертвоприношения Аполлону сбрасывать со сторожевого поста на скале одного из обвиненных преступников для отвращения гнева богов; к жертве привязывали всякого рода перья и птиц, чтобы парением облегчить прыжок, а внизу множество людей в маленьких рыбачьих лодках, расположенных кругом, подхватывали жертву; когда преступник приходил в себя, его, по возможности невредимым, переправляли за пределы своей страны».

Во второй половине восьмого века до н. э., в то время, когда Греция, возрождавшаяся после периода «темных веков», испытывала культурный подъем, когда создавались поэмы Гомера и Гесиода, когда в Спарте уже царили законы Ликурга, а Афинам меньше века оставалось до просвещенного законодательства Солона, между Спартой и близлежащей Мессенией разразилась война. Павсаний пишет, что царь Мессении традиционно запросил совета у Дельфийского оракула. Ответ гласил:

Всем девушкам из царского рода Эпитидов пришлось тянуть жребий, и он выпал дочери некоего Ликиска. Однако провидец Эпебол отверг кандидатуру девушки на том основании, что она была не родной, а приемной дочерью и не имела кровного родства с Эпитидами. Пока вопрос обсуждался, Ликиск на всякий случай забрал дочь и эмигрировал во враждебную Спарту. Тогда другой житель Мессении — Аристодем, принадлежавший к тому же роду, уже без всякого жребия, добровольно предложил свою дочь в жертву. Но к жертвоприношению снова явились препятствия: жених девушки объявил, что он имеет больше прав на невесту, чем ее отец. Когда же это не помогло, он объявил, что девушка уже ждет от него ребенка. Тогда Аристодем, разгневанный поведением дочери, убил ее, но вскрытие показало, что девушка была невинна. Однако ее смерть не удовлетворила прорицателя Эпебола. Он заявил: «Нет никакой выгоды от того, что дочь Аристодема убита; она убита отцом, а не принесена в жертву тем богам, для которых Пифия приказала это сделать». Он потребовал новой жертвы. Сначала разгневанные жители хотели убить жениха девушки, хотя он и не удовлетворял требованиям Пифии, но потом царь Мессении Эвфай убедил своих подданных, «что раз девушка умерла, этим исполнено божье слово и что то, что совершил Аристодем, для них совершенно достаточно. На эти слова все бывшие из рода Эпитидов заявили, что он говорит верно: каждый из них старался избавиться от страха за своих дочерей. И вот они, послушавшись убеждений царя, закрывают собрание и обращаются после этого к жертвоприношениям и празднеству».

В каком-то смысле убийство девушки действительно помогло жителям Мессении в войне против Спарты: спартанцы, услышав о предсказании и о том, что жертва была принесена, побоялись продолжать военные действия, и на Пелопоннесе на пять лет воцарился мир. Но потом война вновь началась, и положение Мессении стало критическим. Кроме того, боги послали мессенцам целый ряд знамений: медная статуя Артемиды выпустила из рук щит; бараны, назначенные в жертву Зевсу, сами кинулись на жертвенник и разбились об него; а все мессенские собаки изменили отечеству — «собравшись все в одно место, в течение всей ночи выли и в конце концов все ушли к лакедемонскому лагерю». Аристодему, который к этому времени стал правителем страны, во сне явиласьдочь в черной одежде, «показывая свою грудь и чрево, рассеченные мечом… Тогда Аристодем, подумав о себе и своих делах, что он напрасно сделался убийцей дочери, и видя, что у родины не осталось никакой надежды на спасение, убил сам себя на могиле дочери».

В пятом веке до н. э. человеческие жертвоприношения уже казались просвещенным грекам варварским обычаем. Гуманные афиняне даже беспричинное убийство раба поставили вне закона. Уже были написаны и поставлены трагедии Еврипида, в которых автор устами Клитемнестры и Ифигении осудил обычай человеческих жертвоприношений и уверил, что боги не могут требовать от людей таких жертв, что это «грубый вкус перенесли туземцы на богиню…». Но у жрецов и прорицателей, случалось, была своя точка зрения по этому вопросу.

Плутарх описывает, как в самом начале пятого века, во время греко-персидских войн, перед морской битвой при Саламине, афинский стратег Фемистокл приносил жертвы богам. В это время к нему подвели трех персидских пленников, «очень красивых собою, роскошно одетых и украшенных золотом». Как говорили, это были племянники персидского царя. Плутарх пишет:

«Когда их увидел прорицатель Эвфрантид, жертвы вспыхнули большим ярким пламенем и в то же время справа кто-то чихнул, что также было добрым предзнаменованием. Тогда Эвфрантид подал руку Фемистоклу и велел ему обречь на жертву юношей и, помолившись, всех их заклать Дионису Оместу (питающемуся сырым мясом. — О. И.) в таком случае будет эллинам спасение и победа. Фемистокл пришел в ужас от этого страшного, чудовищного пророчества. Но, как обыкновенно бывает при большой опасности, в трудных обстоятельствах, толпа ожидает спасения больше от чего-то противоречащего рассудку, чем от согласного с ним: все в один голос стали взывать к богу и, подведя пленников к алтарю, заставили, как приказал прорицатель, совершить жертвоприношение».