Наталья Лебина - Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

Толпы молодежи, возвращавшиеся вечерами с комсомольских собраний, с удовольствием распевали эту песню, явно пугая обывателя. Страсти, переходившие во взаимные угрозы и оскорбления, сопровождали и собрания, посвященные внутрипартийным дискуссиям. На «Красном треугольнике» в ходе прений по докладу ЦК и ЦКК ВКП(б) в 1927 г. звучали призывы физически расправиться с «десятком людей для ликвидации фракций и дискуссии». С одинаковым упоением безрассудной юности громили комсомольские активисты церкви и храмы в ходе кампании по изъятию церковных ценностей в 1922 г., и самогонщиков и шинкарей в ходе антиалкогольных кампаний 1928–1929 гг. Молодые люди, прежде всего, удовлетворяли тем самым свои бунтарские инстинкты. И все же их разрушительная энергия лишь частично поглощалась вовлечением их в подобные акции. Не удивительно, что хулиганство разрасталось, и часто оно граничило с серьезными преступлениями. Характерный случай произошел в 1928 г. на ленинградском заводе «Электросила»: трагически закончилось систематическое «озорство» молодого рабочего, который в конце концов, «играя» со шлангом от баллона со сжатым воздухом, убил своего товарища по цеху.

Однако на первых порах «новый хулиган» вызывал у советской власти некое умиление. Отчасти это было следствием присущего русской интеллигенции вообще сочувствия преступникам как жертвам социальной несправедливости. Священник Алексей Трифильев, даже будучи заключенным Соловецкого лагеря, писал в 1924 г.: «Мы, русские люди, «дети Достоевского», понимаем душу уголовной шпаны, болеем за нее» [93] СЛОН. 1924. № 3. С. 46. . Не последнюю роль в благодушном отношении к хулиганству сыграла и магия отнесения этого вида криминальных проявлений в царской России к разряду «преступлений против порядка управления». Сольц не мог даже в 1926 г. отказать себе в удовольствии заявить, что «прежний горьковский хулиган не уважал тех устоев, которые и мы (большевики. — Н. Л.) не уважаем», а, следовательно, заслуживал «добродушного» и «мягкого отношения» [94] Молодая гвардия. 1926. № 11. С. 211. . Данное заявление можно рассматривать как еще одно свидетельство нормативного хаоса, характерного для эпохи 20–30-х гг. и нередко выражавшегося в полном несоответствии правовых и ментальных норм, и даже более того — нормативных и нормализующих суждений властных и идеологических структур. Ведь, как известно, и в советских правовых документах 20-х гг. хулиганство относилось к разряду преступлений против порядка управления без указания, какой политический оттенок носит этот порядок. Однако на практике к хулиганам, третировавшим нэпманов и частных торговцев, власти относились весьма снисходительно. В 1924 г. в приказе начальника административного отдела ленинградского губисполкома рекомендовалось «при привлечении к ответственности замеченных в хулиганстве проводить классовый подход…» [95] Цит. по: Дела и люди ленинградской милиции. Л., 1967. С. 137. . Даже в 1927 г. А. В. Луначарский, выступая перед молодежью на митинге, посвященном «есенинщине», пытался рассуждать на тему о том, что существует некий тип хулигана, полезный для революции. Это были отголоски периода военного коммунизма, и хулиганство некоторым партийным деятелям представлялось своеобразной формой протеста против нэпманской буржуазии.

Действительно, после окончания гражданской войны у многих молодых людей появилось чувство тоски по временам продотрядов, шумных экспроприации выселения «бывших» из квартир. Судя по письму, присланному в начале 1927 г. в «Комсомольскую правду», часть рабочей молодежи «…скучала за военным коммунизмом и шла орудовать финкой» [96] Комсомольская правда. 1927. 12 января. . Знаковым был и внешний вид хулигана периода НЭПа: брюки клеш, тельняшка, куртка, напоминающая матросский бушлат, шапка-финка с развязанными и болтающимися наподобие ленточек у бескозырки тесемками. Эти атрибуты уголовной субкультуры причудливым образом копировали внешний вид матросов первых лет революции. Однако нарастание волны правонарушений заставило советское государство наконец отказаться от умиленного отношения к хулиганам из пролетарской среды. Власть решила дать им достойный отпор, но в весьма своеобразной форме. Всем нарушениям общественного порядка стал приписываться политический характер.

Наиболее показательным явилось знаменитое «чубаровское дело». Поздним вечером 21 августа 1926 г. в саду Сэн-Галли, расположенном на Лиговке, в районе Чубарова переулка, молодые рабочие завода «Кооператор» пристали к девушке и изнасиловали ее. Групповые изнасилования не являлись характерным видом преступлений в дореволюционном Петербурге: официальное предложение доступного женского тела намного превышало спрос. После революции ситуация изменилась. Мужчины нередко испытывали неудобства в отсутствие налаженной индустрии продажной любви. Вероятно поэтому в 20-е гг. заметно увеличилось число фактов групповых изнасилований, часто являвшихся продолжением хулиганских действий. Хулиган из рабочей среды, как отмечали криминологи эпохи НЭПа, был «весьма распущен в половом отношении. Товарищеское отношение мужчины и женщины кажутся ему дикими и смешными и он цинично нарушает эти начала нового полового быта и насилием поганит раскрепощенную женщину» [97] Хулиганство и преступления. М., 1927. С. 65, 24, 26. . Распространенными были такие формы «озорства», как ловля девушек и превращение их в «тюльпан» — юбку жертвы поднимали и завязывали над головой.

Подобные преступления не являлись редкостью в рабочих кварталах. Однако «чубаровское дело» превратили в показательный процесс. Это ощущается уже в риторике выступлений прессы и публицистических изданий о событиях в саду Сан-Галли: «Поздно вечером по Чубарову переулку, направляясь к себе домой, шла молодая девушка Б-ва. Несколько «ребят», заметив Б., подошли к ней. Перепуганная девушка ускорила шаги, но… было поздно. Группа хулиганов преградила ей путь. К ним подошло еще несколько человек. Все были пьяны… С диким торжествующим хохотом, с грязными насмешками вся ватага напала на беззащитную девушку. Тщетно она умоляла оставить ее, отпустить домой. «Не бухти! — грубо огрызнулись хулиганы на просьбы Б. Будешь горло драть, кишки выпустим» …И не успела девушка опомниться, как она очутилась в саду Сан-Галли с завязанным грязной тряпкой ртом. Вокруг нее собралось около 30 человек, среди которых были не одни только хулиганы… выяснилось, что 50-летнему подсудимому, рабочему с завода «Кооператор», насильники оказывали «уважение». Во время насилия «дядю» почтительно пропускали вне очереди. Кто-то установил очередь, кто-то следил за порядком, девушка потеряла сознание, ее избивали, чтобы «оживить на время», и она снова впадала в беспамятство. Несчастную отпустили только в 3 часа утра…» [98] Лебедев Л., Серов С. Молодежь на суде. М.—Л., 1927. С. 13, 15. .