Наталья Лебина - Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

Освоение же рабочих навыков и норм городской, в частности, петербургской культуры происходило сложнее. Условия жизни в фабрично-заводских районах в начале века не соответствовали общегородским бытовым стандартам, уже доступным в центральных районах в начале XX в. Практики повседневности рабочих окраин во многом были схожи с обычаями сельской жизни. Это, в свою очередь, отражалось на структуре досуга рабочих, в которой особое место занимали гостевые общения — форма развлечений, типичная для общинной крестьянской культуры. Иными словами, основная масса питерских пролетариев довольно слабо ощущала себя полноценными городскими жителями и практически не влияла на культурно-бытовую атмосферу Петербурга.

Одновременно источники зафиксировали в пролетарской среде города феномен так называемых «рабочих интеллигентов», который олицетворял форму сосуществования буржуазно-интеллигентской культуры и житейско-социальных практик пролетариата. Уже в 1895 г. известный книгоиздатель и библиофил И. Рубакин отмечал, что «в последние годы… определился довольно яркий тип вполне интеллигентного человека из фабричных рабочих» [502] Рубакин Н. А. Этюды о русской читающей публике. СПб., 1895. С. 192. . Развитию слоя рабочих интеллигентов способствовала просветительская деятельность правительства и общественности. Она была направлена на создание в Петербурге системы народных университетов, народных театров, народных домов.

Справедливости ради следует признать, что социал-демократы уже в начале века пытались использовать феномен рабочих интеллигентов в политических интересах. Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод, Л. М. Клейборт в своих публицистических произведениях не только констатировали появление этого социального слоя в среде питерского пролетариата, но и предопределяли пути идентифицикации рабочих. Для этой цели они предлагали в виде образца формы субкультуры демократической интеллигенции: чтение «серьезной, политической литературы», посещение театров, где ставятся «серьезные, социальные пьесы», музеев, где имеются политически направленные выставки, а главное, участие в общественной борьбе посредством кружков и политической агитации. «Рабочие интеллигенты» деятелями социал-демократии рассматривались прежде всего как «новый вид революционных вожаков». Клейборт — основной историограф данного явления — писал о рабочих-литераторах, в частности, об авторах вышедшего в Петербурге в 1914 г. «Сборника пролетарских писателей»: «Интеллигент-рабочий — прежде всего практик. Беллетристика дело десятое по сравнению с теми функциями, которые он несет в качестве должностного лица организации… Ведь само развитие, сама интеллигентность приобретается здесь на почве удовлетворения потребностей движения» [503] Клейборт Л. М. Очерки рабочей интеллигенции. Пг., 1923. Т. I. С. 120. Пожалуй, впервые здраво о феномене рабочей интеллигенции написал петербургский исследователь Б. И. Колоницкий в статье: «Рабочая интеллигенция в трудах Л. М. Клейборта» // Интеллигенция и российское общество в начале XX века. СПб., 1996. .

Априорная политизированность рабочей интеллигенции, таким образом, вовсе не предполагала усвоение культурных традиций Петербурга. Этому скорее могло помочь изменение традиционной среды обитания пролетариата, пространственно-предметного контекста его повседневных практик. Такие попытки стали осуществляться незадолго до Первой мировой войны. В 1912–1914 гг. по проекту архитектора Ф. И. Лидваня в Петербурге было построено несколько «домов для рабочих классов». Широкой известностью пользовался и рабочий городок в районе Литовского проспекта, построенный крупным заводчиком И. И. Сан-Галли. Здесь были дома-коттеджи на 3–4 семьи, трактир, общая прачечная, клуб, библиотека, парк с детской площадкой. Это можно рассматривать как попытку на фоне резкого возрастания доли пролетариата в составе населения улучшить качество городской среды за счет модернизации условий жизни рабочих. Приобщение фабрично-заводского пролетариата к бытовым практикам городской жизни могло оказаться гораздо более эффективным способом постепенного освоения петербургской культуры, нежели политизированное «окультуривание рабочих». Создание специальных районов для рабочих и городков с улучшенной инфраструктурой целесообразно было сочетать с политикой регулирования продолжительности рабочего дня. Казалось, что большевики решили сразу реализовать эту идею, формально установив невиданные до того нормы свободного времени.

Введенные восьмичасовой рабочий день для лиц старше 18 лет и шестичасовой для несовершеннолетних (а для 14–16-летних и вообще четырехчасовой) могли стать гарантией наличия у населения в целом, и прежде всего у молодых рабочих, 16–18 часов, не занятых производственным трудом. Однако эти законодательные инициативы вошли в явное противоречие с реалиями гражданской войны и военного коммунизма, когда в увеличении продолжительности рабочего дня были заинтересованы государственные структуры. Возвращение в 1921 г. к нормам мирной жизни сопровождалось реализацией продекларированных в 1917 г. трудовых прав молодежи. Большинство нормализующих суждений того времени было направлено на создание условий для увеличения объема досуга. В конце лета 1921 г. ВЦСПС обратился с наказом к фабрично-заводским комиссиям по охране труда, отметив, что «тяжелый труд в детстве загонит рабочего в могилу и лишит нас здоровой рабочей силы взрослого человека» [504] Вестник труда 1921. № 9. С. 35. . Профсоюзы предложили целый комплекс мер по охране труда подрастающего поколения, уделив особое внимание сокращению длительности рабочего дня. Почти одновременно IV съезд комсомола выдвинул как главное направление своей деятельности «вопросы улучшения труда и быта рабочей молодежи» [505] IV съезд ВЛКСМ. Стенографический отчет. М., - Л., 1925. С. 1089 .

Но призывы общественных организаций не возымели должного эффекта. В 1921 г. молодые рабочие, не достигшие 18 лет, трудились в среднем по 6,7 и 5,7 часов в день [506] Ленинский комсомол. М., 1969. Т. 1. С. 349. . Более действенными оказались решения партийной власти. Весной 1922 г. XI съезд РКП(б) указал на необходимость реализации положений декрета о восьмичасовом рабочем дне применительно к несовершеннолетним [507] Одиннадцатый съезд РКП(б). Стенографический отчет. М., 1961. С. 567. . Решения съезда повлекли за собой появление четких нормативных суждений — принятый в 1922 г. новый Кодекс законов о труде. Он законодательно закрепил для несовершеннолетних 6 и 4 часовой трудовой день, чего не было в КЗОТе 1918 г. Фиксация этой правовой нормы, подкрепленной уголовной и административной ответственностью, позволила отрегулировать вопрос о продолжительности труда молодежи как на государственных, так и на частных предприятиях. К 1925 г. юноши и девушки в промышленном производстве были заняты в среднем по 5,7 и 4,4 часа, а в конце 1927 г. — по 5,3 и 4,1 часа [508] Ленинский комсомол. М.,1969. Т. 1. С. 349; Струмилин С. Г. Рабочее время в промышленности СССР (1897–1935 гг.) // Проблемы экономики труда: Избранные сочинения. Т. III. М., 1964. С. 386. . Эти цифры совпадали с общей тенденцией сокращения рабочего дня в стране и в Ленинграде, где средняя продолжительность труда составляла в 1924–1925 гг. 7,5; в 1925–1926 гг. — 7.4: а в 1926–1927 гг. — 7,3 часа [509] Шкаратан О. И. Материальное благосостояние рабочего класса СССР в переходный период от капитализма к социализму (По материалам Ленинграда) // История СССР. 1964. № 3. С. 31. .