Мануэль Саркисянц - Английские корни немецкого фашизма

В одном английском колониальном романе 1914 г. представитель имперской власти после подавления восстания индийцев говорит своему собрату по расе: «Вам лучше ничего не понимать, по крайней мере в Индии. О вещах, которых человек не понимает, он предпочитает не думать» [977] Ibid., p. I24f, zitiert F. A. Steel, Law of the Treshold (1914), S. 293; Lewis D. Wurgaft, The Imperial imagination, Magic and Myth in Kipling's India (Middletown, Conn., USA, 1983), p. 19. . После индийского «мятежа» 1857 г. колониальные британцы окончательно утвердились во мнении, что характер «туземцев» чужд им. «Неспособность прочувствовать Индию вовсе не расценивалась как ограниченность — многие даже видели в этом особое преимущество, необходимое выражение превосходства их [собственного, британского] характера»: «Вы не поймете темного духа туземцев... А если бы вам это все-таки удалось, вы бы заболели [от этого]» [978] Parry, Delusion, p. 4, zitiert J. R. Ackerley, Hindu Holiday. An Indian journey (1952), p. 23f. . Именно «непонимание народов Индии... казалось доказательством морального превосходства [англичан], а отсутствие симпатии к ним — необходимым условием... превосходства английского характера» [979] Francis Hutchins, The Illusion of Permanence, p. 154, 155. .

При таком подходе подобное «превосходство» должно было постоянно усиливаться — ведь сфера намеренного незнания все расширялась. «Наши знания [об Индии] тают год от года... чем дольше мы владеем Индией, тем меньше знаем» [980] Reginald Reynolds, The White Sahibs in India (1937), p. 275. о ней. «Он не способен отличить брахмана от кули... и видит во всех них только "ниггеров"», — такое определение получил «совершенный в своем роде экземпляр» англичанина, живущего в Индии [981] Greenberger, British image of India, p. 18. . «Я помню, что был абсолютно невежествен в индийских реалиях... и демонстрировал свое превосходство над индийцами», — такой пример приведен в работе, посвященной жизни британских колонистов в индийских колониях до 1937 г. [982] Kincaid, British social life in India, p. xvii. Такой пространственный «апартеид» показывал, до какой степени англичане ощущали себя «народом, находящимся в состоянии боевой готовности» (sic), народом, который жил в совершенно другой стране, чем покоренные ими туземцы [983] Parry, Delusions, p. 123. . Англичане видели в Индии пережиток темного, инстинктивного прошлого, которое цивилизация неизбежно должна была оставить позади: «Индийцы внушали страх не только как подданные ...которые могли бы [опять] взбунтоваться, но и как извращенцы, от которых исходила угроза... совратить белый мир» [984] Ibid., p. 4. . Флора Энни Стил [985] Псевд.: Флора Энни Уэбстер (1847—1929) — романистка. в одном из своих романов описывала, как в страшных храмах богини Кали (требующей и человеческих жертв) подстрекают к бунту ее фанатичных почитателей, опьяненных кровью и воспламененных чувственностью [986] Ibid., p. 121 with reference to Flora Annie Steel, On the Face of the Waters (London, 1897), p. 60. . Подобный ужас перед Индией следует объяснять скорее с точки зрения глубинной психологии, чем с позиций истории. Для добропорядочного англичанина, в отличие от индуса, существовало табу на дионисийский экстаз. Подавленное либидо обывателей-кальвинистов оказывало сильнейшее воздействие на формирование образа Индии в глазах колониальных британцев. Отвращение к «туземной Индии» в конечном счете сводилось к глубокому ужасу перед ее соблазнительной и таинственной мощью... «Эта "темная" сторона индийской жизни столь же соблазняла, сколь и пугала» [987] Lewis Wurgaft, The imperial imagination. Magic and Myth in Kiplings India (Middletown, Conn., USA, 1983), p. 49. .

Незнание «бездн непостижимого», незнание того, чем и как живет индийское население, и отсутствие интереса к этой сфере было признаком «элитарной исключительности» — по крайней мере в среде благопристойной и самодовольной буржуазии.

Страх имперских британцев перед демонически-экстатической тьмой Индии сродни страху «фёлькише» бюргеров перед ужасающей беспредельностью «восточного пространства». Тот ужас, который испытывали бюргеры, как бы принял эстафету давнего страха перед беспредельностью душевных глубин героев Достоевского (которого когда-то в Германии понимали лучше, чем в любой другой стране, — лучше, чем в самой России до 1905 г.). Это был страх перед «болезненной», «парализующей жизненную силу галереей идиотов» с якобы «антигероическим» морализмом, связанным с осознанием человеческой вины и представлением об искуплении в духе Христа. Надо было раз и навсегда покончить с бормотанием об общечеловеческой гуманности «с испорченной кровью», с бормотанием об «общечеловеческой любови», со всем столь же «противоестественным... как египетско-африканский мазохизм», со всей этой «русской болезненной привычкой представлять уголовника несчастным, а обветшалое и прогнившее — ..."человечностью"», — заявлял Альфред Розенберг [988] Alfred Rosenberg, Mythus des zwanzigsten Jahrhunderts. Eine Wertung der seelisch-geistigen Gestaltenkampfe unserer Zeit (Munchen, 1941), S. 212, 214. . Позже Генрих Гиммлер также уверял, что «часть этих русских может отличаться пылкой набожностью... что [русский] может очень усердно работать... и притом... он отчаянно ленив ... разнузданная бестия... сам черт бы не выдумал... тех извращений, к которым склонен русский... Это [все] входит в... систему ценностей этих славян» [989] Ernst Klee & Willi Dressen, "Gott mit uns". Deutscher Vernichtungskrieg im Osten, S. 222. . Альфред Розенберг считал, что «во всех [социальных] потрясениях замешана кровь с монгольской примесью... [Она] толкала русских на действия... которые кажутся непостижимыми». Воистину непостижимой Россия оставалась и для Гитлера: «зловещей... как корабль-призрак Летучего голландца» [990] Hitler, Monologe, S. 403, mit Hinweis des Herausgebers auf: Christa Schroeder, Er war mein Chef. Aus dem Nachlass der Sekretarin von Adolf Hitler. Herausgegeben von Anton Joachimsthaler (Munchen, 1985), S. 113. . Еженедельная газета «Шварце корпс», являвшаяся официальным органом СС, а фактически бывшая персональным рупором Генриха Гиммлера, так отреагировала на непреклонное, несмотря на безнадежное положение, сопротивление «восточных людей» (принадлежавших, согласно Розенбергу, к больным в расовом отношении группам народов): «Мы не можем понять этого противника... Мысли и действия этого врага порождены совершенно чуждым для нас миром» [991] Das Schwarze Korps vom 28. Juli 1941: "SS-Manner gegen Sowjet-Elite. Neue Wellen van Stalin-Gardisten": Das Schwarze Korps. Organ der Reichsfuhrung-SS. Facsimile-Querschnitt hrsg. von Helmut Heiber und Hildegard von Kotze (Bern/Munchen, o. J.), S. 175. . С этим миром, миром непостижимого, вызывающего ужас, с «русской болезнью» надо было «покончить раз и навсегда». Навеки.

Русских следовало изгнать из немецкой «Индии» и переместить за Урал. Недочеловеков, живущих за этим пределом, Генрих Гиммлер покорять не собирался. Видимо, для немецкой Индии Гитлеpa, для «восточного пространства», Урал должен был стать тем же, чем для Британской Индии была северо-западная граница. Эта граница, согласно английскому вице-королю лорду Керзону, давала Британии «физическую и моральную территорию, необходимую для расы экспансивной и имперской» [992] J. Goebbels, Tagebucher aus den Jahren 1942/43 (Zurich, 1948), S. 132; Wurgaft, The Imperial imagination, p. 164; cf. Marquess of Londonderry, Ourselver and Germany (Harmondsworth, 1938), p. 54. .