Лидия Винничук - Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима

Издатели старались вообще предотвратить частное, произвольное переписывание книг, выбрасывая на рынок как можно большие «тиражи», способные полностью удовлетворить спрос на то или иное произведение. Речь шла при этом не только о конкурентной борьбе, но и о сохранении подлинного, неискаженного текста, поскольку небрежные, работавшие на свой страх и риск, без всякого контроля копиисты нередко деформировали текст, переписывая его с большими ошибками.

Выйдя в свет, современная книга попадает в руки многочисленных критиков, рецензентов. В древности такого института не было, но часто автор сам читал свои сочинения знакомым литераторам и просто друзьям, надеясь услышать их мнение. По свидетельству Авла Геллия, поэт-трагик Луций Акций во II в. до н. э. любил читать свои трагедии старшему собрату Марку Пакувию. Также и поэт Теренций, написав свою первую комедию, предложил ее вниманию римских городских эдилов, а те велели ему прочесть ее знаменитому тогда, во II в. до н. э., комедиографу Цецилию Стацию. «Говорят, что он явился к нему во время обеда, бедно одетый, и, сидя на скамейке возле обеденного ложа, прочел ему начало пьесы; но после первых же строк Цецилий пригласил его возлечь и обедать с ним вместе, а йотом выслушал все остальное с великим восторгом» ( Светоний. Теренций, 2).

Именно в это время образованные греки, переселяясь в Рим, положили там начало литературной критике. Хорошо известен был литературный кружок Сципиона; несомненно, существовали и другие общества, где обсуждали новинки литературы. Особенно распространился этот обычай в эпоху принципата Августа, когда одни писатели собирались в доме Гая Цильния Мецената, а другие — у Марка Валерия Мессалы, где читали и обсуждали свои творения. Публичное чтение новых произведений происходило в кругу знатоков, иногда даже без участия самого автора. Цицерон, посылая Аттику свой небольшой трактат «О славе», просит его устроить чтение некоторых разделов книги, поручив опытному декламатору прочесть их в собрании людей, разбирающихся в литературе (Письма Марка Туллия Цицерона, DCCLXXII). Зато Вергилий сам читал «Энеиду» Августу и его ближайшему окружению, а чтение им «Георгик» в доме Мецената длилось целых четыре дня. Знакомя своих высокопоставленных покровителей с плодами своего поэтического труда, Вергилий и Гораций считали своей обязанностью внимательно выслушать их критические замечания. По словам ритора и историка Сенеки Старшего, отца философа, первым стал читать свои произведения приглашенным гостям поэт Гай Азиний Поллион (Свазории, VI, 27). Октавиан Август всемерно поддерживал и поощрял такого рода публичные выступления поэтов, и «на открытых чтениях он внимательно и благосклонно слушал не только стихотворения и исторические сочинения, но и речи и диалоги». Понимал принцепс и политическое, пропагандистское значение этих чтений: «О себе дозволял он писать только лучшим сочинителям и только в торжественном слоге…» ( Светоний. Божественный Август, 89), так что не все произведения разрешалось читать публично. Со временем обычай молодых поэтов открыто рекламировать свое творчество и красоваться перед публикой стал вызывать неодобрительные отклики у литераторов старшего поколения и даже у самого Горация.

Еще через несколько десятилетий публичная декламация собственных сочинений стала настолько частым и распространенным явлением, что уже поистине начала изводить образованное римское общество. О растущем безразличии сограждан к открытым чтениям, некогда столь популярным в Риме, писал на исходе I в. н. э. своему другу Созию Сенециону Плиний Младший: «Большой урожай поэтов в этом году; в апреле не было почти ни одного дня без публичных чтений. Я радуюсь оживлению литературной деятельности и выступлениям талантливых людей, публично о себе заявляющих. Слушатели, однако, собираются лениво. Большинство сидит в портиках, тратит время на болтовню, и они то и дело приказывают сообщить себе, вошел ли чтец, произнес ли вступление, свернул ли уже значительную часть свитка. Только тогда они собираются, и то медленно, с задержками и уходят, не дожидаясь конца, — одни тайком и прячась, а другие свободно, без стеснения». На такие открытые чтения — рецитации — людей специально созывали, рассылали приглашения, но и это не помогало. Плиний вспоминает, как поколением раньше рецитацию мог посетить сам император. Теперь же «любой бездельник, которого уже давным-давно пригласили и неоднократно напоминали о приглашении, или вовсе не приходит, или если и приходит, то жалуется, что потерял день, — именно потому, что день не потерян» (Письма Плиния Младшего, I, 13, 1–4).

Первоначально рецитации позволяли писателю легко и быстро ознакомить публику со своим произведением и услышать критические отзывы и замечания — поэтому многие крупные литераторы, а среди них и сам Плиний любили выступать на открытых чтениях. В дальнейшем, как показывает письмо Плиния Созию Сенециону, открытые дискуссии, оценки творчества автора почти исчезли, а присутствие на рецитациях оказалось простым долгом вежливости приглашенных. Не удивительно, что Марциал однажды послал другу шейный платок, чтобы было чем затыкать уши во время публичных чтений ( Марциал. Эпиграммы, XIV, 142).

Наилучшей формой литературной критики был обмен письменными текстами и суждениями о них между самими писателями. Тот же Плиний Младший часто посылал свои труды на оценку друзьям и одновременно высказывал собственные мнения об их сочинениях. Советами собратьев по перу римские писатели широко пользовались, вносили необходимые исправления, и бывало, что только под влиянием одобряющих слов старшего, опытного коллеги робкий, начинающий автор решался, наконец, предать свое первое творение гласности.

Напротив, поэты-графоманы буквально одолевали всех и повсюду чтением своих стихов. Самым удобным для них местом были римские бани — термы, откуда случайные, невольные слушатели не так легко могли сбежать от навязчивого стихоплета, каким был, например, Лигурин, иронически воспетый Марциалом:

Марциал. Эпиграммы, III, 44

Назойливый графоман всюду преследует своих изнемогающих слушателей: