Геомар Куликов - Юрьев день

Нарядны были хоромы, украшенные деревянным резным кружевом, с башенками и куполами над крышей. Золотом отливали слюдяные оконца.

Миновал Тренька главные ворота усадьбы и направился к другим, называвшимся холопьими. Через те ворота въезжали и выезжали телеги, груженые и порожние, шли мужики, бабы, шныряли ребятишки.

Треньке и тут задача. Не нараспашку и холопьи ворота. Стоит в них дюжий мужик, глядит строго: кто с чем на господский двор въезжает или входит, кто с чем двор покидает.

Попроситься через калитку, что возле ворот? А ну как не пустит, прочь прогонит?

Потому ждет Тренька удобного случая. Подъезжают мужики на телегах. С ними проскальзывает Тренька на княжью усадьбу и поворачивает сразу налево, туда, где сгрудились и теснятся амбары, сараи, погреба, поварня и другие хозяйственные службы. За ними - господская псарня.

Велик псарный двор князя Петра Васильевича. Обнесен высоким - в два человеческих роста - тыном. Чтобы и самая резвая собака не могла перепрыгнуть. Таким же тыном перегорожен двор пополам. На одной стороне гончие собаки, которым должно на охоте гнать зверя к охотникам.

На другой - собаки борзые, которыми того зверя на охоте травят.

По псарному двору тоже абы кому разгуливать не положено. Но здесь Тренька свой человек и весело кричит парню, что караулит ворота:

- Здорово, Миня!

- И ты, Тренька, здоров будь! Давненько не виделись!

- Тятька с мамкой не пускали!

- Понятное дело, - улыбается парень.

- Митька тут ли? - спрашивает Тренька.

- А ты туда вон гляди, - указывает Миня в сторону псарни.

Поворачивает Тренька голову. Видит, шагает по двору высокий, статный малый в алом кафтане, такой же шапке, мехом опушенной, и в зеленых новеньких сапожках, должно, из княжеской родни аль из гостей кто.

- Не признаешь? - спрашивает Миня.

- А чего признавать, - пожимает плечами Тренька, - впервой вижу.

За живот хватается Миня. Хохочет до слез.

- Ну и дела! Родного брата... - и опять закатывается от хохота.

Оглядывается малый в алом кафтане, столбенеет Тренька, глазам своим не верит.

- Неужто Митька...

Сворачивает малый к Треньке и Мине и, подойдя, кланяется Треньке земным поклоном:

- Здравствуй, государь Терентий Яковлевич!

- Митька! - оправившись от изумления, возглашает на весь двор Тренька. - Митька! - и пускается в пляс вокруг старшего брата.

А Митька руки в боки, каблучками зеленых сапожек притоптывает - чем не молодой сын боярский?!

Сколько себя помнил Тренька, видел он всегда Митьку в латаной одежонке, босиком или в лаптях. Мудрено ли, что не узнал?

Останавливается Тренька дух перевести:

- Эва, какой красивый да гладкий! А по тебе мамка нынче плакала.

Перестал Митька каблуками стукать.

- С чего бы?

Рассказал Тренька про лишнюю, шестую ложку, что мать ненароком положила на стол. Нахмурился Митька.

- Ладно, - сказал. - Аида на псарню.

Бежит Тренька вприпрыжку рядом с Митькой, любопытствует:

- Кем же ты теперь будешь?

- Стремянным княжьим.

- Ларька как же?

- Ларька ногу повредил. Меня вместо него взяли.

- А как выздоровеет?

- Тогда поглядим.

- Поди, недоволен Ларька-то?

- Еще бы, - усмехается Митька, - злобствует, спасу нет. Грозится:

изведу, мол, со свету сживу. Только еще бабушка надвое сказала - чей верх будет!

Понятно Треньке: завидная должность быть княжьим стремянным.

На охоте всегда возле князя со сворой борзых. Того же Ларьку взять: молод, чуть старше Митьки, а высокие при охоте люди заискивают. Не приведи господь, князю нашепчет чего, оправдывайся потом. Уверен Тренька - Митька ни на кого наговаривать не станет. Однако, глядишь, и его, под княжьей защитой, никто не тронет.

Вошел Тренька следом за Митькой в сени псарного двора - просторно, светло. Глиняный пол подметен и посыпан свежим песком. Посередке стоит длинное, добела выскобленное и вымытое корыто, из которого два раза в день, утром и вечером, кормят собак.

Увидел Тренька корыто, слюну проглотил, потянул Митьку за рукав:

- Слышь, я не евши сегодня...

- Оно и кстати. Ноне как раз остался лишний горшок каши.

- С мясом ли? - забеспокоился Тренька.

- Того сказать не могу, не знаю.

Прорублены в стене три двери. Одна - к гончим собакам, другая - к борзым. А третья - в избу старшего борзятника Федора Богдановича.

Толкает Митька третью дверь и, к великому Тренькиному изумлению, входит в борзятникову избу, ровно в собственный дом.

- Ты куда? - пугается Тренька.

- Куда надобно, Терентий Яковлевич, - отвечает Митька. - Живу теперь тут.

- Верно?

- Чего ж вернее!

Робко идет Тренька в избу старшего борзятника, где отродясь прежде не бывал. Чисто в избе. Пол деревянный, дощатый. По стенкам широкие лавки застелены зеленым сукном. На столе - скатерть белая. Лари у стенки добрые, расписаны узорчатым рисунком. И диво дивное: в углу сложена печь с трубою, отчего в избе ни грязи, ни копоти.

- Ладно живет Федор Богданович! - восхищенно разглядывает Тренька избу.

- Второй человек при охоте после княжьего ловчего, - поясняет Митька. А охота у князя Петра Васильевича, известно, - главное дело.

Снимает Митька нарядное платье и вместе с сапогами, обтерев их досуха и в тряпицу завернув, укладывает бережно в ларь, что поменьше и попроще. Надевает свою всегдашнюю одежку: порты латаные, верхнюю рубашку и лапти.

- А чего ты с утра в новом кафтане?

- Князь в поле выезжал.

- С собаками?

- С кошками...

Смеется Тренька. Не обижается на брата. Сам виноват - задал глупый вопрос. Коли князь в поле выезжал со своим стремянным, так неужто без собак?

- Пошли, - говорит Митька, - не то с голоду помрешь, не ровен час.

- Пошли! - охотно соглашается Тренька.

Во дворе Тренька, при виде борзых, про голод забыл. Распахнуты, как положено днем, дверцы всех собачьих конур-хлевов. Разбрелись борзые по всему двору. Одни дружка с дружкой играют, кувыркаются. Другие, того гляди, всерьез сцепятся. А иные лежат себе на солнышке, лапы вытянув, дремлют вполглаза.

Возле собак - псари, борзятники. Делом заняты. А дел на псарном дворе пропасть!

Свистнул негромко Митька. Позвал:

- Буран! Ласка!

С дальнего выгула огромными скачками - две борзые. Первой - чуть Митьку не сшибла, едва устоял на ногах - Ласка, Митькина и Тренькина любимица. Стройная, тонкая, ноги высокие, живот подтянут, на узкой морде глаза умные. Спина и уши рыжие, а морда, живот, грудь, шея, ноги, хвост - белые. Будто в парном молоке искупалась Ласка, да так наполовину и осталась цвета белоснежной молочной пены. Следом Буран. Тоже огненный, только лапы, морда да иолхвоста белые. Словно и он побывал в молоке, самую малость, однако: морду, лапы да полхвоста замочил.

Буран и Ласка - брат и сестра. Старательно, с любовью выхаживает их Митька. Оттого и привязаны к нему собаки безмерно и слушаются с первого слова.