Геомар Куликов - Спокойствие не восстановлено

- Осмелюсь спросить, как драгоценное здоровьице бабушки?

- Спасибо, хорошо! - ответил, сразу насторожившись, Гошка. Он, со слов Николая Ивановича, помнил, что каждый дворник обязан доносить в полицию обо всем, с его точки зрения, подозрительном. Мало того, и полиция и Третье отделение всячески - и, как правило, небезуспешно - старались завербовать дворников в свои осведомители. Ибо кто, как не дворник, знает всех, живущих в доме, и может, не привлекая ничьего внимания, следить за всеми, приходящими к жильцам.

- А вы с ней проживаете?

- Нет, с родителями, - ответил Гошка и, понимая, что дальнейшие расспросы ни к чему хорошему не приведут, добавил: - Извините, тороплюсь.

И нырнул в подъезд.

Он сразу же передал содержание необычного допроса человеку, к которому был послан.

- Дело дрянь! - ответил тот, крайне озабоченный.

- Но я, как всегда... - начал было оправдываться Гошка.

- Не в тебе дело, Кирилл... - он не знал настоящего Гошкиного имени и употреблял то, под которым Гошка жил у Николая Ивановича, - во мне. Не медля ни минуты, уходи черным ходом, пока этот полицейский идол торчит перед парадным - ладно, дурак попался. И тотчас передай Николаю Ивановичу, что я заболел ангиной и уезжаю к тетке Наталье. Повтори!

Гошка сказал слово в слово последнюю фразу.

- Хорошо. Давай провожу! И обращай внимание, нет ли за тобой хвоста. Хотя, по правде, это маловероятно. Если все-таки заметишь слежку, любой ценой от нее уйди. Понимаешь - любой!

Гошка тщательно выполнил все указания. Слежки за ним не было, и он поспешил домой.

Николай Иванович и Викентий, которого Гошка застал буквально на пороге - собирался уходить, - выслушав его торопливый и сбивчивый рассказ, переглянулись.

- Такая досада! - воскликнул Викентий.

- Этого следовало ожидать.

- Что делать?

- Немедленно исчезнуть на время и... - он посмотрел на Гошку, - на всякий случай забрать Кирюху. Сбить их со следа.

Глава 14

КАРТЕЧЬ-ТО ЗАЧЕМ?

В пятую годовщину своего восшествия на всероссийский престол, 19 февраля 1861 года, царь Александр II подписал "Положение о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости" и соответствующий "Манифест". Настал, казалось, час, которого с таким нетерпением ждали миллионы крепостных Российской империи, а вместе с ними и вся передовая Россия.

Гошка с Викентием из Казани двигались в городок Спасск, где в земской управе служил отец Викентия.

Но что за диво?

Войны ни с какой державой нет и вроде бы не предвидится До летних лагерей и учений далече, февраль на дворе. А повсюду приметные передвижения войск. Фельдъегерей и начальственных экипажей более обычного. Жандармские офицеры и нижние чины, похоже, все, сколько их было, высыпали наружу. На постоялом дворе, где остановились Викентий и Гошка, о том разговор между мужиками.

- Штой-то разбегались, словно растревоженные муравьи?

- Казенное дело.

- Может, воля выходит?

- Солдаты тут при чем?

Голос из дальнего угла:

- Знать, такая воля, что без солдат и жандармов господам не обойтись...

На голос ощерились всем постоялым двором:

- За таки слова, мил человек, по морде обеспечиться очень даже легко!

Однако все, что происходило в Казанской да и иных губерниях, было прямехонько связано с предстоящими переменами в жизни России. Как известно, на одной чаше весов были интересы крепостных крестьян, на другой - помещиков. Которые должны были перетянуть, догадаться не трудно. Несколько ранее, а именно 28 января, на первом заседании Государственного совета, посвященном рассмотрению условий крестьянской воли, царь Александр II сказал:

- Я надеюсь, господа, что при рассмотрении проектов, представленных в Государственный совет, вы убедитесь, что все, что можно было сделать для ограждения выгод помещиков, сделано.

В том, что все возможное было сделано именно для помещиков, вскорости должны были убедиться крестьяне. Правительство Александра II прекрасно понимало: не такой воли ждали крепостные. И что там фельдъегери... В каждую губернию были посланы свитский генерал-майор или флигель-адъютант с широкими полномочиями. Загодя передвинуты войска. Что касается Петербурга, там предосторожности принимались чрезвычайные. На каждый полицейский участок было поставлено по роте солдат с заряженным оружием. Ротным командирам приказано во всем подчиняться полицейскому начальству и открывать огонь немедленно по его распоряжению, расстреливая без разговоров, кого приказано.

Но и этого показалось правительству мало. Оно опасалось - и с полным основанием - взрыва возмущения в ответ на тяжелые для крестьян, грабительские условия освобождения. Посему накануне 5 марта, дня обнародования "воли", во всех казармах пехотных и гвардейских полков солдатам были розданы боевые патроны. Орудия заряжены картечью - слава богу, опыт был! - 14 декабря 1825 года картечью расстреляли полки на Сенатской площади. Приняты меры к защите Зимнего дворца, Петропавловской крепости, Адмиралтейства, вокзалов, телефонной станции и иных, важных, как бы мы нынче сказали, объектов. 4 марта командиры частей столичного гарнизона получили специальный приказ с указанием, как действовать "при первых признаках уличного смятения". А сама царская семья, вполне не доверяя принятым экстраординарным мерам, готовилась к бегству...

После такой-то вот подготовки 5 марта в Санкт-Петербурге и Москве под колокольный звон в церквах, дабы придать большую торжественность совершаемому акту, началось чтение "Манифеста" и "Положений 19 февраля".

В город Спасск, где до поры укрылись Викентий и Гошка, "Манифест" и "Положения" доставили с месячным опозданием против столиц. Отцы города, как могли, торжественно обставили чтение подписанных государем документов. Праздничным звоном заливались колокола. Народу в церкви, где "Манифест" и "Положения" должны были читаться, набилось видимо-невидимо. Чистая публика - ближе к алтарю, чернь - от него подалее. Ну, и беда нешто, что подалее? Главное что? Ведь праздник - для них, крепостных. То есть теперь - бывших крепостных! Гошку и Викентия сдавили - не дохнуть. Горели разноцветными огнями лампады, свет сотен свечей озарял стенную роспись и древние лики на иконах. Золотом и серебром сияло все вокруг: и царские врата, и оклады икон, и кресты, и паникадило, и одежды священника и дьякона. Курился ладан. Высоким сильным голосом читал молитву священник.

Гудел дьякон низким бархатным басом.

Но в ту же самую величественную минуту унтер местной инвалидной команды обходил своих, вытянувшихся по команде "смирно!", солдатушек-ребятушек и вразумлял:

- Глядите у меня. Ежели что - бунт какой или неповиновение, - в воздух не стрелять, казенных патронов попусту не тратить. Кто ослушается, запорю, мерзавца. А ты, Иванов, - унтер поднес к лицу хмурого рядового отлично знакомый последнему каменный кулак, - гляди у меня особо! Я тебя, каналью, знаю. Книжки читаешь, вольнодумствуешь. В Сибири сгною!