Александр Зданович - Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)

Решительно высказывался за отмену института военных комиссаров М. Тухачевский. В газете «Революционный фронт» он еще в январе 1920 г. писал: «Реввоенсоветы — это бельмо на глазу нашей стратегии — сами себя изживают в доказательство того, что существование их противоречит сути дела» [211] Тухачевский M. Н. Политика и стратегия в Гражданской войне // Революционный фронт, 1920, 18 января, № 2. . Будущий маршал не изменил своих взглядов и в послевоенные годы. В своей статье в журнале «Красная армия» он однозначно поставил вопрос о ликвидации Реввоенсовета Республики и Политического управления, действовавшего, кстати сказать, на правах военного отдела ЦК РКП(б) [212] Тухачевский M. Н. Новые силы // «Красная армия», август 1921 г., № 3–4. С. 5–6. .

В связи с вышесказанным стоит вспомнить и «самостийность» М. Тухачевского в августе 1920 г., когда он инициировал и подписал приказ по войскам Западного фронта, в котором подверг критике линию партийно-государственного руководства страны в вопросе о взаимоотношениях с Польшей [213] Военно-исторический журнал. 1990, № 5. С. 31. .

Политбюро поручило РВСР отменить данный приказ, что было абсолютно правильным и подчеркивало факт выхода М. Тухачевского за пределы своей компетенции. Это был первый, но не единственный шаг одного из наиболее ярких представителей военной элиты в направлении диктата руководящим инстанциям своих оценок обстановки, навязывания им своей модели действий в военно-политической сфере.

Многое из того, что произошло в плане репрессий в отношении «красных генералов» и военспецов в 1930-е годы, можно объяснить с позиций социологических концепций и, в частности, образования и функционирования «групп интересов», выступающих на практике как «группы давления» (лоббистские группы; далее — ГД, ЛГ).

Руководители и члены «групп давления» не ставили перед собой в качестве цели приход к власти в стране, в отличие от политических групп и партий. ГД из числа военных деятелей, прежде всего высшего звена, безусловно, хотели обозначить перед политико-административными центрами выгодную им «повестку дня» в той или иной исторической обстановке, непосредственно участвовать в разработке внешне- и внутриполитических вопросов и добиваться выгодных для себя решений [214] Павроз А. В. Группы интересов и лоббизм в политике. СПб., 2006. С. 88. .

Такое поведение высокопоставленных военных деятелей в условиях ведения страной войны было бы во многом объяснимо. Другое дело в межвоенный период, когда роль армии в обществе естественно снижается и ей уделяется меньше внимания. Все это сказывается на общегосударственном статусе военных, бьет по самолюбию командиров, привыкших к почету и вниманию со стороны руководства страны и партии. Безусловно, нельзя отрицать и патриотических мотивов в действиях «групп давления» из числа видных представителей Наркомата по военным и морским делам, особенно в периоды «военной тревоги» — резкого возрастания угрозы войны.

Однако лоббирование должно иметь свои пределы. Особенно жестко данный вопрос стоял в условиях «диктатуры пролетариата», фактически же диктатуры большевистской партии, а затем и диктатуры одной личности — Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. Сталина. Здесь очень важна та грань, тот Рубикон, перейдя который «группы давления» расцениваются уже как претенденты на власть, а стало быть, приобретают образ врага в глазах вождей существующего режима.

Следить за недопущением «перехода Рубикона» призваны были в условиях 1920-х — 30-х годов (да и позднее) органы государственной безопасности. Соответствующие сигналы к началу реализации накопленной ранее информации они, как правило, получали от высшего партийно-государственного руководства, хотя иногда и сами инициировали отдельные решения в области репрессивных действий.

Таким образом, многое в поведении высших военных чинов РККА (М. Тухачевского, И. Уборевича, И. Якира и др.) можно отнести на счет возглавленных ими «групп давления» либо объединения усилий нескольких ГД для решения каких-либо задач в интересах «красных милитаристов».

Безусловно, нельзя согласиться с утверждением историка Н. Черушева о том, что вне зависимости от тех или иных действий «красных генералов» и офицеров органы ВЧК — НКВД априори считали их противниками режима, разрабатывали и реализовывали репрессивные меры, вылившиеся в итоге в феномен под условным названием «1937 год».

Подзаголовок его книги «Невиновных не бывает…» — «Чекисты против военных. 1918–1953» — отражает заблуждение, если не беспочвенную уверенность автора в правоте своих выводов. По мнению Н. Черушева, все действия сотрудников органов госбезопасности в отношении военных производились только для демонстрации перед высшим партийно-государственным руководством «своей силы, проницательности, оперативности в борьбе с врагами революции» [215] Черушев Н. «Невиновных не бывает…». Чекисты против военных. 1918–1953 гг. М, 2004. С. 466. .

Здесь необходимо еще раз подчеркнуть, что военные и чекисты далеко не всегда оценивали одинаково внутренние угрозы для безопасности армии, а тем более угрозы со стороны самой армии для безопасности существовавшего режима.

Недаром Н. Черушев не исследует «бонапартизм», признаки реальности которого проявились особенно в 1920-е годы.

В противоположность ему доктор исторических наук С. Минаков, изучая советскую военную элиту как социокультурный слой, уделил значительное внимание вышеуказанному вопросу и убедительно доказал вызревание бонапартистских явлений после окончания Гражданской войны [216] Минаков С. За отворотом маршальской шинели. Орел, 1999; Он же: Советская военная элита 20-х годов (состав, эволюция, социокультурные особенности и политическая роль). Орел, 2000; Он же: Военная элита 20-30-х годов XX века. М., 2004; Он же: Сталин и его маршал. М., 2004; Он же: Сталин и заговор генералов. М., 2005. .

Опыт Великой французской революции и последовавших за ней событий никогда не упускался большевистским руководством из виду. Руководители и члены высших партийных органов, большевики с дореволюционным стажем, знали и о роли военных (включая «головку» Ставки Верховного главнокомандующего и Петроградского округа) в февральско-мартовских событиях 1917 г. «Корниловщина» тоже не была «фантомом» для них. В своих показаниях следственной комиссии генерал Л. Корнилов не скрывал намерений применить военную силу для оздоровления внутриполитической обстановки в стране. Под этим однозначно подразумевалось установление военной диктатуры [217] Дело генерала Л. Г. Корнилова. Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. Август 1917 — июнь 1918 гг. В 2-х т. T. 1, М., 2003. .