Чарльз Тилли - Принуждение, капитал и европейские государства. 990– 1992 гг

При несомненных достоинствах исследование Мура оставляло некоторые проблемы нерешенными. Автор занят в основном формами правления в определенный исторический момент и не анализирует разные формы правления у одних и тех же народов до и после этого отмеченного момента. Исследование намеренно не останавливается на малых, зависимых и исчезнувших государствах. Также не описаны действительные механизмы, при помощи которых некая форма классового господства становилась специфической формой правления. Впрочем, у Мура заострены те проблемы, которые будут занимать и нас в настоящей книге. Мур указал, что решение можно найти, если принять во внимание развитие и вариативность тех классовых союзов, которые занимали господствующее положение в различных регионах Европы.

Еще в начале своей карьеры Штейн Роккан занялся вариативностью политических систем Европы, а также предрасположенностью сопредельных государств к созданию сходных политических устройств. Со временем он разработал карту–схему вариантов европейских государств, на которой по оси север—юг отражалось разного рода влияние католической и православной церквей, а по оси восток—запад проходило деление на приморские периферии, морские нации–империи, пояс городов–государств, континентальные нации–империи и континентальные буферные зоны. Кроме того, Роккан выделяет и более тонкие варианты по этим двум измерениям.

Роккан умер, так и не закончив работы над своей концептуальной картой. Но и в том виде, в каком она осталась, эта схема привлекала внимание к факту вариативности форм европейских государств по географическому признаку; выделяла особенности формирования государств в урбанизированной центральной Европе и намекала, как велико было значение долгосрочных изменений в отношениях правителей, соседствующих держав, господствующих классов и религиозных институтов. Однако оставалось неясным представление о действительных социальных процессах, соединяющих эти изменения с различиями в государственном развитии. И нам трудно представить себе, как бы мог продвинуться Роккан дальше, если бы он не отложил свои карты и не сосредоточился на анализе механизмов формирования государств.

Менее очевиден вклад Льюиса Мамфорда. Неявно он создал теорию урбанизма «порога–и–равновесия» (threshold–and–balance theory of urbanism). По Мамфорду, две великие силы вызывали рост городов: концентрация политической власти и расширение средств производства. Ниже порогового уровня власти и производства находились только деревни и банды. Характер городов, находившихся выше этого порога, зависел от уровня власти и производства (как относительного, так и абсолютного). Сравнительно невысокий и сбалансированный уровень власти и производства делал когерентными классический полис и средневековый город. От чрезмерного роста политической власти происходил барочный город. Гипертрофированность производства породила индустриальные коктауны XIX в., а громадная концентрация по обоим параметрам — непомерных размеров города сегодняшнего дня. На рис. 1.2 этот процесс представлен в виде диаграмм.

Рис. 1.2. Урбанизация по Льюису Мамфорду

Мамфорд указывает на сходные результаты в национальном масштабе. «Не приходится сомневаться, — пишет он, — что, по крайней мере, в наиболее промышленно развитых странах сейчас комплекс крупномасштабного механизированного производства (мегатехнический комплекс) находится на вершине своей власти и авторитета или быстро к нему приближается. В измеримых физических величинах — единицах энергии, количестве произведенных товаров, нанесенном ущербе, способности к массовому принуждению и массовому разрушению — данная система практически исчерпала свои (теоретически допустимые) размеры и возможности; так что, если не подходить к этой ситуации с иными, более гуманными мерками, то ее надо признать безусловным и окончательным успехом» (Mumford, 1970: 346). Рекомендации Мамфорда непосредственно вытекают из его анализа; сократите и производство, и объем политической власти, и явится более гуманный город.

Поскольку Мамфорд никогда так и не изложил все свои аргументы целиком, то мы и не находим у него выводов, объясняющих процесс формирования государств. По большей части он рассматривает формы правления как результат определенной стадии развития техники и технологий, в особенности военных. Между тем, следуя логике его анализа, различные траектории формирования государства надо выводить из преобладающей формы комбинации производства и власти.

В этой книге мы постараемся продолжить рассмотрение поставленной проблемы, начиная с того места, где Мур, Роккан и Мамфорд свой анализ останавливают. Это момент признания решительно различающихся путей развития, избранных государствами в разных частях Европы в сменявшие друг друга эпохи, а также осознания того факта, что классовые союзы отдельного региона в определенный исторический момент сильно ограничивали возможности действий будущего или настоящего правителя. Специальное внимание будет уделено гипотезе, что регионы раннего господства городов при активной деятельности капиталистов порождали совершенно иные государства, чем те регионы, где господствующее положение занимали крупные землевладельцы и их поместья. Мы расширим наш анализ (сравнительно с Муром, Рокканом и Мамфордом) в двух направлениях: во–первых, для нашего подхода важнейшим является вопрос об организации принуждения (coercion) и подготовки к войне. Причем в крайних случаях мы даже рассматриваем государственную структуру, главным образом, как побочный продукт деятельности правителя по приобретению средств ведения войны. Во–вторых, мы настаиваем, что отношения между государствами, в особенности во время военных действий или подготовки к ним оказывали сильнейшее влияние на весь процесс формирования государства. Таким образом, я предлагаю в этой книге истории формирования государств, отличные от бесконечно варьирующихся комбинаций концентрации капитала, концентрации принуждения, подготовки к войне и положения в системе государств.

Центральное для настоящей работы положение не столько синтезирует, сколько повторяет анализы Мура, Роккана и Мамфорда. Это положение даже в его простейшем виде довольно сложно; мы утверждаем, что, исходя из опыта Европы, люди, которые контролировали средства принуждения (армию, флот, полицию, оружие и их эквиваленты), обычно стремились использовать эти средства для увеличения массы населения и ресурсов, находившихся в их власти. Когда у них не было соперника с таким же уровнем контроля над средствами принуждения, они просто производили захваты; когда они наталкивались на сопротивление — вели войну.