Светлана Лурье - Ереван. Мифология современного города

Итак, на первое время миф о новоприезжих заменял реальность. Новоприезжие обживались на новом месте на условиях соблюдения некоей тайны. Части из них были выделены роскошные участки в центре города, которые работящие “капиталисты” застроили прекрасными домами. Других отправили в самые необжитые районы Армении, где – опять-таки безо всякого освещения в прессе – они строили небольшие города. В самом Ереване уже появилась конкуренция между очередниками на жилье: пробивные новоприезжие хотели устроиться именно в Ереване, а старожилы роптали, что новоприезжих слишком балуют. Однако до смерти Сталина об этом нельзя было говорить вслух. Сталин умер, и тут как бы “появились” новоприезжие. В народе их тогда называли “ахпарами”, пародируя их забавное произношение слова “братец”.

Труднее всего рассказать о 53-62 годах, времени мгновенного срабатывания одновременно многих обстоятельств, породивших единый удивительный результат. Думается, легче дать сперва общую схему, а потом вникнуть в подробности.

Во-первых, с уходом Сталина у людей появилась возможность свободнее общаться.

Во-вторых, в Ереван, на производство, стали стекаться люди из обнищавших колхозов – да в таком количестве, что никто уже не мог чувствовать себя “в своей тарелке”. Все были как бы среди чужих, все были “новоселами” и “приезжими”…

В-третьих, благодаря успехам энергетики, в Ереване появилось мощное наружное освещение.

Наконец, архитектурный образ города сильно изменился. Строительство больших проспектов, заводов поставило всех жителей – старых и новых – в одинаковое положение. Все жили теперь в новом для себя городе, находили новых друзей, соседей. Знакомство людей друг с другом начиналось теперь с вопроса “Откуда ты?”. Из какой деревни, из какой страны, из какой переставшей существовать старой ереванской майлы. Находили земляков, людей сходных по наречию (наречия различались порой сильнее, чем различаются между собой славянские языки). “Ахпары”, находя своих, спрашивали не только “откуда”, но и “с каким караваном ты приехал?” – “караванами” поэтично называли рейсы судов с иммигрантами, прибывавших в Одессу.

Итак, в Ереван стекался очень разнородный люд, не объединенный пока ни новым образом жизни, ни образом новой малой родины. При этом в людях было сильно желание найти “своих” – по прошлой жизни, по традиционному укладу. Контраст между приехавшим из деревни Сисиан и бывшим парижанином был пока настолько велик, что работа на одном заводе не приводила к их дружескому сближению. Отсутствовал и какой-либо доминирующий образец, которым мог бы стать уклад жизни старожилов. Этих последних переселяли вместе с приезжими на новые места, в новые дома, а большинство старых “майл” и “тагов” либо перестали существовать, либо не могли служить никаким положительным примером: уровень жизни жителей новых застроек был куда выше. Это отсутствие общего нового образца одновременно с удивительной устойчивостью старых образцов поведения постепенно становилось источником бытовых конфликтов. В таких конфликтах стороны предпочитали не подчеркивать своего происхождения и не приводить уклад прежнего места в качестве образца поведения. Попытки навязывания своих правил были очень слабыми, поскольку их общезначимость в новых условиях была крайне сомнительной.

Невозможность приложить к оценке бытовых эпизодов какой-либо общезначимый образец породила анекдот, которому суждено было войти в поговорку. В некоем селе был обычай: выставлять в праздник на сельской площади ночной горшок. Какой-то чужак, проходя по селу ранним утром, обнаружил этот горшок и – использовал по его прямому назначению… Проснувшись, селяне возмутились и хотели побить чужака. Остановил их старейшина, сказав:

– Не бейте его! Наш обычай – выставлять на площади горшок. Кто знает, может то, что сделал чужак – это тоже обычай. Обычай его деревни!

“Может у них в деревне такой обычай” – эта поговорка-шутка стала как бы обязательством Еревана не принимать какие-то обычаи в качестве данности, и, более того – обязательство уважать чужие обычаи даже на своей территории…

“В чужой монастырь со своим уставом не ходят”. А если в отсутствие своего “устава” местные жители согласны уважать любой чужой устав?

В этих условиях наступил момент, когда потребность в образцах поведения смогли бы удовлетворить любые эпизоды местной жизни, и это позволило культурной интеллигенции сыграть огромную роль в становлении образа новой Армении. Это очень важный момент. В каждой области жизни достаточно было задать ровно один пример: один пример “истинно армянского” взаимоотношений между соседями, один пример “настоящей ереванской” песни, картины, стиля одежды и т.п.

Знаковым кинофильмом стал фильм “Песня первой любви”. Содержательно фильм как бы наводил мосты между индивидуалистическим поведением молодого героя и традиционной моралью старшего поколения. Однако не зная социальной ситуации в Армении, нельзя понять, почему мелодраматический сюжет этой картины был вовсе не тривиальным для ереванцев. Дело в том, что за отцом героя (все тот же актер Рачия Нерсесян, по сюжету – простой каменщик), не стоит закоснелая и аскетическая советская жизнь, когда он критикует беспутное поведение сына (актер Хорен Абрамян). В лице отца героя читается мудрость и опыт человека, видевшего и “заграницу”, и “ресторанную жизнь”. Ему не скажешь: “Что ты понимаешь в хорошей жизни!”. Не критикует отец и джаз (впервые прозвучавший в советском кино). Какую позицию не занимай зритель, он не найдет аргументов в защиту героя фильма, окруженного вовсе не противостоянием, а искренней любовью отца и жены. В конце фильма герой поет ту же песню, что пел в пьяном виде в ресторане в начале фильма: исправившись, он как бы ничем не пожертвовал, всего лишь отплатил любовью тем, кто его любил и ждал – отцу и жене. Любившие героя отец и жена не встали “в позицию”, не стали выпячивать свое “я”, жена ни секунды не уделила другому ухажеру. А тот, в свою очередь, не стал на нее “давить”. Плюс ко всему, в этом фильме соседи без всякого исключения помогают друг другу и т.п. В результате возникает ощущение всеобщей безграничной любви и преданности: вокруг столько исключительно положительных людей, и все они безоговорочно любят не только друг друга, но и нашего героя в его мерзком образе пьяницы, вруна и чванливого себялюбца.

Еще раз подчеркну – обычно отрицательные герои исправляются, когда от них отворачиваются окружающие, или меняется жизнь, обстановка. В этом фильме, сыгравшем роль образца поведения на многие годы, все не так: у героя просто нет альтернативы. Свои внутренние проблемы он решает не сталкиваясь с “жестокой жизнью”, а наоборот, в обстановке почти навязчивой поддержки и веры в него со стороны близких людей.