Франц Меринг - История войн и военного искусства

Майор фон Шилль

Это движение, однако, не приняло организованной формы. Прославленный Тугендбунд (союз добродетели) так же мало заслуживал насмешек Клейста, как и подозрения французских шпионов. К нему принадлежали смелые люди вроде Бойена и Грольмана, но он насчитывал лишь несколько сотен членов, которые больше сами подвергались гонениям со стороны трусливых чиновников, чем могли изгнать кого-либо из пределов Германии. Самый крупный подвиг был совершен майором Шиллем, отличившимся при осаде Кольберга смелыми набегами и приобретшим этим большую популярность. 28 апреля 1809 г. он выступил со своими гусарами из Берлина на свой собственный риск, нарушив полковую присягу. Однако подкрепления, на которые он надеялся, не подошли; после непродолжительных скитаний он нашел смерть на улицах Штральзунда. Так же были подавлены некоторые восстания в королевстве Вестфалии. Правда, министр Гольц, живший в Берлине, писал в Кенигсберг: «Если король будет еще медлить, то неминуемо разразится революция». Однако он слишком боялся призраков. Революция не наступала, хотя король и не думал объявлять войну Франции; также не случилось этого и после энергичного выступления в апреле Австрии, не оставлявшего никаких сомнений в серьезности ее намерений.

Прежде чем вынуть меч, королю были необходимы нейтралитет России, которого не было, и значительные успехи австрийского войска, до которых дело еще не дошло. Эрцгерцог Карл потерял в этой войне ту славу, которую он приобрел в прежних походах; он далеко не дорос до гениального предводителя французов, и, несмотря на всю храбрость солдат, он терял одну позицию за другой. Даже одержанная им якобы победа 21 и 22 мая при Асперне была нерешенной битвой и больше всех поражений показывала неспособность эрцгерцога. Его положение в этой битве было настолько благоприятно, что имей он хоть какой-нибудь талант, он должен был бы уничтожить противника. Но он умудрился в первые дни июля потерпеть при Ваграме такое поражение, которое положило конец войне, хотя мирные переговоры и продолжались еще до середины октября.

Между тем в Пруссии продолжали теряться в сомнениях; не только реформаторы, не только умеренное министерство Дона — Альтенштейна, но даже и старо-прусские юнкеры высказывались за войну на стороне Австрии; временами казалось, что и сам король склоняется к этому решению. От французов не укрылось, насколько сильно было это военное течение, и Наполеон не осмелился потребовать вспомогательного корпуса, который по сентябрьскому договору Пруссия должна была выставить против Австрии. Ко времени битвы под Асперном была приостановлена выплата контрибуции Франции и была сорганизована комиссия по вооружению под председательством Шарнгорста. Но движение, стремившееся к войне, слишком пугало короля, чтобы он позволил ему увлечь себя, особенно же после того, как юнкер Краков наговорил ему, что реформаторы во главе с Шарнгорстом намереваются низложить его и посадить на его место принца Вильгельма. Невероятная глупость этого сообщения была, правда, скоро разоблачена, но короля все же трудно было успокоить, и когда принц Август, один из его двоюродных братьев, сделал совместно с берлинскими государственными деятелями представление о войне, ему было в грубых словах указано на его положение подданного.

Дальнейшее рассмотрение этих колебаний короля не имеет для нас никакого интереса, так как эти колебания всегда приводили к одному и тому же результату: к неспособности принять какое-либо определенное решение. Часть вины несет на себе, конечно, и австрийское правительство, шедшее вначале очень вяло навстречу прусской военной партии. После же мнимой победы под Асперном оно впало в такой высокомерный тон, который очень мало благоприятствовал заключению союза. В Австрии, как и в Пруссии, народное движение оказалось недостаточно сильным, чтобы зажечь национальную войну, которая сумела бы защитить Германию от чужеземного господства, одинаково угрожавшего ей с востока и запада, и, даже наоборот, немецкие государства, входившие в Рейнский союз, составили как раз основное ядро того войска, с которым Наполеон выиграл битвы войны 1809 г.

Героическим эпизодом этой войны были тирольские бои. Они так же, как и испанское восстание, произвели сильное впечатление на своих современников и оставили свои следы даже в прусской военной истории. В Тироле баварская бюрократия пыталась модернизировать средневековый порядок, но так неумело, что эти попытки легли всей своей тяжестью на плечи населения. Против этого поднялись тирольские крестьяне, охотники и пастухи, но не за габсбургский двуглавый орел и не за святую религию. В этом смысле их борьба была революционна, протекая все же под знаком верности династии и под предводительством хотя и лицемерного, но народного духовенства.

Но в строго историческом значении этого слова, борьба в Тироле была, однако, лишь реакционным эпизодом. Тирольские борцы столкнулись здесь не с отмирающей, а с нарождающейся цивилизацией. Они не обладали той юношеской силой, которая смело бросается в бушующий поток истории, они стремились лишь оградить от этого потока тот жалкий угол, в котором они жили. Геббель, несмотря на всю свою черно-желтую лояльность, с полным правом сказал, что восстание тирольцев, каким бы героическим оно ни было, производит трогательное, но не ободряющее впечатление. Трогательна, но, во всяком случае, не возвышенна была эта детская невежественность, которая не подозревала о великом историческом процессе, происходившем в то время, и даже ничего не знала о взаимоотношениях отдельных стран, вытекавших из данных географии и статистики, заботясь лишь о том, чтобы навсегда оградиться от Европы своими горами и утесами. Но даже трогательное впечатление, производимое тирольцами, грозило исчезнуть при одном взгляде на то, как эти победоносные тирольцы позволили погубить себя хитростями венского двора; тот, кто имеет в себе хотя искру революционного духа, не позволил бы себя так одурачить.

Франц I, австрийский император.

Гравюра работы Ф. К. Тилькера с портрета кисти П. Г. Стембуки

Наполеон поступил очень неблагоразумно, допустив, чтобы военно-полевой суд расстрелял Андрея Гофера, предводителя тирольского восстания, являющегося по своему скромному простодушию и безграничной храбрости его классическим представителем. Этот кровавый свидетель снова и снова поднимался против него в последующие годы, как тени офицеров Шилля, также погибших на песчаных полях. Многие французские генералы, и между ними собственный пасынок Наполеона, охотно спасли бы Гофера, но Наполеон, являясь передовым бойцом буржуазной цивилизации, должен был показать, что эта цивилизация покоится, в конце концов на грубом насилии. Мы пережили нечто подобное в войну 1870–1871 гг., когда Бисмарк изливал на своих версальских гостей вспышки дикого гнева по поводу того, что немецкие солдаты совсем не были расположены предать участи Гофера пленных французских вольных стрелков, а, наоборот, смотрели на них как на храбрых бойцов…