Франц Меринг - История войн и военного искусства

Главную часть издержек по содержанию ландвера государство перекладывало на округа. Государство доставляло лишь огнестрельное оружие, боевые припасы и кавалерийские сабли. Округа доставляли пики, которыми должна быть вооружена первая шеренга пехоты, патронташи, барабаны, трубы, сигнальные рожки; для кавалерии же, которая должна была составлять 1/ 8часть ландвера, а фактически составляла лишь 1/ 15часть, округа доставляли также лошадей и седла. Одежду ополченец должен был добывать себе сам, а если он не мог, то на сцену опять-таки выступал округ. Но все должно было быть как можно проще и как можно скромнее. Было вполне достаточно, если ополченец имел тужурку, которая могла быть легко перешита из крестьянского праздничного сюртука. Воротник и околыш фуражки носили цвета провинций. На офицерской форме не допускалось никакой пышности. Два раза в неделю ландвер собирался для военных упражнений: по воскресеньям и средам. Самым существенным считалось то искусство, в котором старо-прусское войско было почти несведущим, — стрельба в цель.

Так как государство почти целиком возложило содержание ландвера на округа, то последние не могли быть отстранены от организации ландвера. В каждом округе были образованы приемочные комиссии (два землевладельца-дворянина, один горожанин и крестьянин), которые руководили набором, приводили к присяге рекрутов и выбирали офицеров не свыше ротных и эскадронных начальников, причем их выбор не ставился в зависимость ни от возраста, ни от сословия избираемых. Назначение на высшие офицерские должности король сохранил за собой, но окружные приемочные комиссии имели право выставлять своих кандидатов. Когда ландвер был уже сорганизован, то в дальнейшем офицерские места замещались по выбору офицеров; выбор офицеров солдатами не допускался.

Этот ландвер был, конечно, очень далек от идеала демократической милиции. Помимо того, что дворян в окружных приемочных комиссиях было представлено вдвое больше, чем горожан и крестьян, дворянские представители избирались своими же дворянами, в то время как представители горожан и крестьян назначались правительством. Кроме того, наряду с назначением высшего офицерства королю было предоставлено также и право утверждения низшего офицерства, намеченного приемочными комиссиями, так что «паршивую овцу» всегда можно было выкинуть из стада. Сам Гнейзенау, принимавший деятельное участие в организации силезского ландвера, был однажды поражен, увидев при осмотре ландвера старого портного своего прежнего гарнизона — Яуэра — в качестве лейтенанта: дружелюбными убеждениями ему удалось устранить этот и подобные ему «промахи».

Декрет о ландвере от 17 марта не вызвал такого воодушевления, как воззвание 3 февраля. Хотя и несправедливо оспаривать решающую роль ландвера в окончательной победе, все же несомненно, что недостаток военного обучения далеко не возмещался в нем моральными преимуществами. Ландвер совершил поступки величайшей храбрости, но наряду с этим не один батальон ландвера разбежался при первом же пушечном выстреле. Гнейзенау боялся, что большая часть силезского ландвера разбежится, если не будет удержана строжайшими мерами дисциплины. Он требовал для дезертиров дурного обращения и питания, суровых репрессий, а также строжайшего наказания для общин, которые не выдавали возвращавшихся домой дезертиров. Донесение полковника Штейнмеца, защищавшего в свое время вместе с Гнейзенау Кольберг, сообщает даже после удачной битвы при Кацбахе: «Командиры батальонов получили строгий выговор, офицеры арестованы; большая часть ландвера переведена во 2-й класс и была проведена сквозь строй в вывернутых наизнанку мундирах, а также наказана палками и голодом. Дальше не остается уже ничего, кроме расстрелов».

Эти явления были использованы с реакционной стороны для травли ландвера как «демократического учреждения». Но это означает — извращать суть событий. Ландвер был временами не на высоте своего положения как раз потому, что он был не «демократическим учреждением», но по всей своей тогдашней организации являлся лишь плохой копией постоянного войска. Он уступал войску как в обучении, так и в вооружении, и этот недостаток устранялся не «отечески любовно», как это делалось по отношению к добровольцам-егерям, но путем жесточайшей военной дисциплины, как этого требовали Гнейзенау и его товарищи. Каждый князек или графчик, записавшийся добровольно в егеря, осыпался лаврами и еще посейчас прославляется со слезами умиления в различных стихотворениях; силезские же ткачи, вероятно, беднейшие жители Европы, истощенные, плохо одетые и вооруженные, часто даже без сапог, подвергались всем мучениям голода и непогоды, а при малейшем упущении — и тем жестоким наказаниям, которые применяются лишь в наемном войске. Тем выше стоит моральная сила этого ландвера, приводившая его вопреки всему от победы к победе.

В завершение работ по военному вооружению Шарнгорст создал «ландштурм», который был организован лишь после того, как организовался ландвер. Здесь проявили себя те планы поднятия масс, которые Гнейзенау и Шарнгорст переняли у Французской революции. Автором декрета о ландштурме, в строгом смысле этого слова, был Яков Бартольди, чиновник при государственном канцлере, участвовавший лейтенантом в Тирольском восстании 1809 г.

Постановления декрета отличались драконовской жестокостью. Декрет о ландштурме обязывал к службе все мужское население государства, не принадлежавшее к регулярному войску или ландверу; исключались лишь мальчики, старики и больные. Обязанные служить в ландштурме в угрожаемых местностях должны были быть готовыми к выселению оттуда со своими женами, детьми и стариками. Запасы и продукты в случае необходимости должны были быть вывезены или уничтожены. Пиво, вино, водка должны были быть вылиты, колодцы в оставляемых областях засыпаны, мельницы, лодки, плоты и мосты сожжены; деревни — по правилам чуть ли не города — должны были быть разрушены и опустошены.

Этот декрет натолкнулся на энергичное сопротивление даже со стороны относительно наиболее радикальных реформаторов; военный советник Шарнвебер до такой степени поспорил из-за него с Гнейзенау, что лишь с трудом удалось предотвратить дуэль между ними. На практике же декрет не был применен даже в виде опыта. Постановления его скоро были смягчены новым указом, да к тому же и военные действия очень скоро отодвинулись от прусских владений. Мог ли быть проведен декрет со всей строгостью — является сомнительным. Вопрос имел две стороны. Там и сям, особенно в областях, близко лежащих к театру военных действий, или же в окрестности крепостей, занятых французами, на Эльбе, при Зандау и Тапгермюнде, в Одербрюхе, у Штеттина, крестьянское население организовало свой собственный ландштурм, чем нанесло некоторый вред врагу.