Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

Похожие политические дебаты по тем же самым вопросам велись и во Франции, хотя начались они раньше. К реалистам в 30-е годы здесь можно причислить Эррио, Жозефа Поль-Бонкура, социалиста и Луи Барту, консерватора-антикоммуниста. Многообещающее движение к франко-советскому сближению начали еще Эррио и Поль-Бонкур, которые были министрами иностранных дел в 1932—1934 гг. В 1932 году французское правительство подписало с Советским Союзом пакт о ненападении, в 1933 году послало в Москву военного атташе, а в начале 1934 года подписало временное торговое соглашение. Роль Поль-Бонкура еще мало оценена историками, но именно он приложил в 1933 году немало усилий к подписанию франко-советского торгового соглашения и начал консультации с Литвиновым и советским послом в Париже о коллективной безопасности против нацистской Германии. Поль-Бонкур был миниатюрным, приятной наружности человеком с ниспадающими на плечи локонами седых волос. Некоторые считали его недостаточно серьезным, другие видели в нем убежденного антиумиротворителя. Один современный историк писал, что он рассматривал пост министра иностранных дел, как «работу по совместительству». 19 Но только не тогда, когда дело касалось франко-советского сближения. Он не давал спуску своим подчиненным, от которых зависело подписание торгового соглашения, рассматривая его как важный шаг к улучшению политических отношений. 20 Весной 1938 года, когда Поль-Бонкур ненадолго вернулся на Кэ д`Орсе в качестве министра иностранных дел, британский посол в Париже сэр Эрик Фиппс устроил целый заговор, чтоб изгнать его с министерского поста, боясь, что он может ужесточить политику Франции в отношении нацистской Германии. 21

На фойе нестабильной политической ситуации во Франции, где правительства менялись каждые несколько месяцев, растущее франко-советское сближение было значительным достижением. К началу 1934 года доверие французской публики к парламенту и даже к самому институту парламентской демократии было чрезвычайно низким. Промышленный спад добрался до Франции позднее, но ударил по ней особенно тяжело: по стране прокатилась волна банкротств, росла безработица, зарплата уменьшилась на треть. Волнения и уличные демонстрации в Париже случались чуть ли не каждый вечер. К парламенту относились презрительно. В парижских бистро встречались вывески «Депутаты не обслуживаются». Правительственная чехарда во Франции беспокоила и Наркоминдел, советское внешнеполитическое ведомство. 22 Французский посол в Москве Шарль Альфан был вынужден давать смущенные разъяснения по этому вопросу. Парламент, признавался он советскому дипломату Б. С. Стомонякову в июле 1933 года, «сборище грязных дельцов», а пресса принадлежит тому, кто больше заплатит. 23 Альфан возможно не знал, что даже Советский Союз покупал благосклонность французской прессы. 24

Советским официальным лицам признания Альфана должны были показаться пророческими. В январе 1934 года разразился скандал вокруг Ставиского, когда французская полиция наконец арестовала печально известного Сержа Александра (он же Саша Ставиский), у которого годами находились на содержании госслужащие и даже депутаты, помогавшие ему вершить свои аферы и спасавшие от тюрьмы. Это была «Республика приятелей», где «безупречно честные люди были в хороших отношениях с отменно честными людьми, которые были в хороших отношениях с людьми не совсем честными, которые были в хороших отношениях с отъявленными плутами». Эта республика едва не рухнула 6 февраля, когда на площади Согласия в Париже вспыхнул кровавый мятеж правых. 25

Такое развитие событий беспокоило советских дипломатов. Перед самым путчем В. С. Довгалевский, советский посол в Париже, предупреждал Литвинова, что французское правительство и общество раскололись на просоветский и прогерманский лагеря. Альфан поспешно заверил: он не думал, что политика Франции в отношении Советского Союза может измениться. Но вместе с этим он признавал, что часть правительственной бюрократии и влиятельные околоправительственные круги противостоят сближению с Советами. «Наши капиталисты, — говорил он, — боятся вас». Переманите на свою сторону правительственную бюрократию, призывал Альфан, и отношения сразу улучшатся. 26 Сообщения из советского посольства в Париже были более оптимистичны: новый министр иностранных дел, Барту уверял Довгалевского в своей приверженности улучшения отношений, он даже обязался провести переговоры с целью заключения франко-советского соглашения о взаимопомощи. 27

Барту принимал политическую линию Эррио и Поль-Бонкура как свою собственную, но в следующем октябре был убит в Марселе во время покушения хорватских фашистов на югославского короля Александра. Его преемник Пьер Лаваль был человеком скользким и ненадежным, без определенных убеждений, впоследствии склонившийся к консерватизму. Советские представители были обеспокоены: останется ли французская политика преемственной? Лаваль давал заверения, но было хорошо известно, что лично он предпочитал сближение с Германией. Литвинов не верил заверениям Лаваля: Франция хочет лишь держать Советский Союз на поводке, чтобы добиться как можно больших уступок от Германии. 28 На самом деле, Лаваль относился к тесному сотрудничеству с Советским Союзом без большого энтузиазма. Он был закоренелый антикоммунист, и это было одно из немногого, чему он оставался верен всегда, даже во время пребывания Барту в кабинете на Кэ д`Орсе он выступал против франко-советского сближения. Более тесные отношения с Советским Союзом, говорил он, принесут Франции только «Интернационал и красные флаги». А если случится европейская война, она приведет к «вторжению» большевизма. 29

Был ли Коммунистический интернационал такой страшной угрозой? В 1933 году Альфан отмечал, что он был таким же мощным инструментом советской внешней политики, как и Красная армия, но был опасен только для государств, враждебных Советскому Союзу. «Дайте нам доверие, чтобы не быть такими глупыми и не запутаться... в вопросе, который не касается нас» 30 , — скажет позже маршал К. Е. Ворошилов, нарком обороны. В своем отчете в 1935 году французский поверенный в делах в Москве, Жан Пайяр, утверждал, что советское правительство вовсе не заинтересовано в мировой революции, а Коминтерн находится на последнем издыхании. 31 Это были вполне реалистичные наблюдения. Коминтерн мог вызывать раздражение, но не являлся угрозой европейской безопасности, гораздо большей угрозой была нацистская Германия.

Но Лаваль не был реалистом. Его глобальной идеей, по замечанию польского посла в Париже, было улаживание отношений с Германией. Лаваль признавался в этом и В. П. Потемкину, советскому послу в Париже, сменившему Довгалевского: «Мое германофильство, — говорил он, — ...это пацифизм французского народа; без улучшения отношений Франции с Германией мир не осуществим». 32 Лаваль пользовался определенной поддержкой в Лондоне, в особенности среди сотрудников Форин офиса, которым не правились франко-советские отношения. Это «губительная политика, — заявлял помощник заместителя министра Орме Сарджент, — которая может привести... только к одному результату — европейской войне, в которой единственной выигравшей стороной, используя возможности агентов Третьего интернационала, окажется советское правительство». 33 Как в Британии, так и во Франции, связка «война — революция» была главным доводом консервативной оппозиции франко-советскому сближению.