Майкл Карлей - 1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

А дареный конь все оставался дареным конем, потому что Польша оставалась вполне достаточным извинением за бездействие. Но с этим нужно было кончать, сказал Майский Корбену за день перед этими парламентскими дебатами. Хотя возражения Польши и прибалтийских стран были отнюдь не единственным, что не давало покоя британскому правительству. 20 мая Галифакс, на своем пути в Женеву, встретился с Бонне и Даладье. Министр сказал, что советские предложения зашли слишком далеко. Нам следует заботиться о том, чтобы не спровоцировать Германию, повторял Галифакс, а Красная армия не сможет поддержать Францию и Британию иначе, как вторгнувшись на территорию Польши и Румынии. В который раз право прохода становилось камнем преткновения перед соглашением. Одно дело прийти на помощь малым странам Восточной Европы, говорил Галифакс, и совсем другое — оказать прямую поддержку Советскому Союзу «в то время, когда половина британского населения возлагает ответственность за все трудности, которые мы испытываем на протяжении последних десяти лет, в такой же степени на Советы, как и на нацистов». Это привело бы к серьезным возмущениям в Британии, и Чемберлен должен принимать это обстоятельство в расчет. Может быть, сам того не ведая, Галифакс выразил именно то, чего от него так ждал премьер-министр, или он был плохо осведомлен о британском общественном мнении. 10 мая Майский сообщал о результатах последнего опроса, показавшего, что 87 процентов опрошенных поддерживали немедленный альянс с Советами. На следующий месяц их было 84 процента. 16 Свои контраргументы, очень сходные с доводами Черчилля и Ллойда Джорджа, которые те высказали в палате общин днем раньше, выдвинул и Даладье. Гитлер опирался на разобщенность и слабость противников. Поэтому так важен был крепкий восточный фронт, поддерживаемый Советским Союзом, говорил Даладье: «Это вопрос, в котором большевизм к делу не относится». Но, к сожалению, таков уж был обычай Даладье — не успев вступить в бой, он тут же капитулировал и согласился поддержать формулу британского правительства, которую то предлагало советскому руководству. 17 Это даже несколько смешно, что Даладье вдруг посмотрел на дело столь трезво — ни в прошлом, ни в будущем он больше почти никогда так не поступал.

Чемберлен, весьма недовольный складывающейся ситуацией, писал Хильде:

«Пережил очень нелегкую неделю из-за этих русских, чьи методы ведения переговоров включают публикацию конфиденциальных документов и постоянный обмен информацией с оппозицией и Уинстоном. Хотел бы я в конце концов знать, с какого сорта людьми мы связались. Может быть, они на самом деле настолько просты и открыты, но я все не могу избавиться от подозрения, что больше всего они жаждут увидеть, как «капиталистические» державы разорвут друг друга в клочья, в то время как они будут стоять и смотреть. Похоже, что на следующей неделе придется принять роковое решение — вступить с ними в союз или закончить со всякими переговорами. Те, кто предлагают первое, говорят, что если мы не согласимся, то Россия быстро найдет взаимопонимание с Германией, что само по себе — довольно зловещий комментарий относительно надежности русских. Но даже те члены кабинета, которые еще недавно были твердыми противниками альянса, сейчас, похоже, изменили свое мнение на противоположное. В конце концов многое, я думаю, будет зависеть от Позиций Польши и Румынии. Но если дать русским почувствовать, что они одержали верх, последствия этого, полагаю, будут самые катастрофические». 18

После остановки в Париже, Галифакс отправился в Женеву, где встретился с Майским. Министр еще раз попытался поколебать решимость Советов относительно оформленного договором альянса. Майский выдвинул примерно те же возражения, что и Даладье днем раньше в Париже. Главная идея, говорил Майский, заключается в том, чтобы избежать войны, а единственный путь к этому — «концентрации на стороне мира столь могущественных сил, которые исключали бы всякую надежду для агрессора на возможность победы». «Герр Гитлер никогда не был дураком и никогда не начал бы войны, которую можно проиграть. Единственное, что он понимает — это сила». В конце беседы Майский заключил, что британское правительство желало бы избежать трехстороннего альянса, «не желая сжигать мостов к Гитлеру и Муссолини». Галифакс сообщал, что ему не удалось поколебать Майского и что «выбор, лежащий перед нами до глупого прост»: полное прекращение переговоров или соглашение о трехстороннем альянсе. 19

Даже Чемберлен начал наконец уступать этому давлению. Как отмечал Кадоган, премьер-министр, «похоже, пришел к выводу, что советский принцип трехстороннего пакта просто необходимо принять, но пришел к этому с такой неохотой и очень озабочен последствиями, к которым это может привести...». Чемберлен «не оставлял ни одного камня не перевернутым», замечал тот же Кадоган, чтобы избежать военного конфликта из-за Данцига. 20 Но каковы бы ни были метафоры, каково бы ни было нежелание Кадогана и Майского «сжигать мосты», дело шло все к одному и тому же и лишь усиливало советское недоверие к британской политике. 21 Было не время разыгрывать несговорчивого истца перед важным потенциальным союзником. 22 мая Германия и Италия подписали «Пакт Стали», по которому оба правительства обязывались поддерживать друг друга в случае войны. На следующий день Гитлер собрал своих генералов, чтобы сказать им, что атакует Польшу при первой же возможности. И повторения чешской волокиты уже не будет.

25 мая британское правительство, с французским на буксире, предложило Советскому Союзу пакт об ограниченной взаимопомощи. Вступление его в силу зависело от согласия третьих стран, над которыми нависала угроза, и само оно было выдержано вполне в духе дискредитировавшей себя Лиги Наций. Чемберлен так объяснял своей сестре эту стратегию:

«Сейчас нахожусь в более оптимистичном расположении духа. Худшее для меня время и, пожалуй, единственное, когда я по-настоящему обеспокоен — это когда я должен принять решение, но недостаточно ясно представляю, как мне поступить. Именно таким было начало прошлой недели. Галифакс написал из Женевы, что ему не удалось поколебать Майского во мнении относительно трехстороннего альянса, да и Даладье настаивал, что такой альянс необходим... Казалось, что выбор лежит только между его принятием и полным прекращением переговоров... В прессе тоже не было никаких выступлений против этого альянса; было очевидно, что отказ может вызвать огромные затруднения в палате [общин], если мне даже удастся убедить кабинет.

С другой стороны, у меня были глубокие подозрения насчет советских целей и сомнения в том, что касалось военных возможностей Советов, даже если бы они честно хотели и намеревались нам помочь. Но еще хуже было чувство, что этот альянс обязательно станет основой для размежевания противоборствующих блоков и тем доводом, который весьма затруднит или сделает невозможными любые переговоры или дискуссии с приверженцами тоталитаризма. Единственным моим сторонником, на которого я мог рассчитывать, оказался Рэб Батлер, а он — не из самых влиятельных союзников.