Олег Гончаренко - Закат и гибель Белого флота. 1918–1924 годы

В первые годы всеобщего лихолетья подмосковный Сергиев Посад превратился в некую духовную столицу России. Сюда, к преподобному Сергию, в сердце православия, потянулся еще не до конца истребленный большевизмом «цвет нации», представители ее славных семей, а среди них и писатели, живописцы и философы. Громкие имена обитателей небольшого городка, уютно расположившегося среди лесов всего в нескольких десятках верст от патриархальной Москвы, призваны были свидетельствовать об исторической преемственности традиций и приверженности православному духу: Голицыны, Дурново, Иловайские, Шаховские, Раевские, Нарышкины, Родзянко, Шереметевы! Там, на своих огородах и в обустройстве собственного аскетичного, но надежного быта, трудились о. Георгий Фаворский, Василий Васильевич Розанов, художник Михаил Нестеров.

Одно время в Посаде существовал даже «Первый колхоз Сергиева Посада», председателем которого стал граф Юрий Александрович Олсуфьев, а «колхозниками» в нем оказались его соседи — титулованные особы. Сорванные вихрями переворота и террора с насиженных мест по всей стране, эти люди тянулись друг к другу в поисках единомыслия и защиты. Они пытались делать то, что можно назвать применением собственных личностей ко времени, укрывшись за неологизмами и заняв незаметное, но прочное место в новой социальной иерархии, дабы иметь возможность сохранить семьи и уберечь негасимую свечу собственной веры.

В 1918 году была создана Комиссия по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры во главе с о. Павлом Флоренским. В 1920 году, когда лавру закрыли, иноки монастыря и прилегающих скитов пошли работать в посадские музеи. Именно благодаря их подвижничеству сокровища лавры были сохранены тогда от разграбления и надругательства. Накануне Пасхи 1919 года по Сергиеву Посаду пошли слухи о том, что в Москве принято решение вскрыть мощи преподобного Сергия Радонежского прилюдно, дабы «разоблачить чудеса и положить конец церковному мракобесию».

О том, что произошло дальше, стало известно лишь в наши дни, а сведения об этом годами, поколениями собирались по крупицам, по разрозненным воспоминаниям причастных к событиям и их близких. Ходившие по Сергиеву Посаду слухи оправдались, и комиссары вкупе с окрестными безбожниками устроили в лавре давно планировавшийся шабаш. Настал день, когда рака с мощами преподобного была выставлена пособниками большевизма на глумление толпы. Хулителям казалось, что их действо должно было навсегда убить в праздно толпившейся вокруг публике веру в святыни и чудеса. Но чудо все же произошло. Глава преподобного Сергия, убереженная от надругательства, тайно хранилась в ризнице вплоть до окончательного закрытия лавры. В 1920 году Ю. А. Олсуфьев, поместив ее в дубовый ковчег, перенес в свой дом на улице Валовой в Посаде, ставшем Загорском. Ковчег был поставлен на пол, а сверху на него, для конспирации, была водружена объемная деревянная кадушка с пальмой.

В 1928 году стараниями ОГПУ разразилось знаменитое тогда «сергиево-посадское дело» и в городе начались массовые аресты. Ковчег со святыней к тому времени был уже вынесен из дома и безлунной ночью закопан в саду дома Олсуфьевых. Об этом знали немногие, но и эти немногие не проронили на допросах ни слова. В начале 1930-х годов накатилась новая волна репрессий, в ходе которых НКВД был арестован о. Павел Флоренский. В посадскую тайну Олсуфьевы посвятили своего знакомца, сына профессора Духовной академии, Павла Александровича Голубцова, ставшего позже архиепископом Новгородским и Старорусским Сергием. Он перенес ковчег со святыней из олсуфьевского сада и сокрыл его в окрестностях Николо-Угрешского монастыря под Люберцами. Вскоре П. А. Голубцов также был арестован, а из заключения попал на фронт, где всю войну прослужил в санитарном батальоне. После демобилизации он перенес дубовый ковчег в дом племянницы Олсуфьева княжны Е. П. Васильчиковой. Тогда, в 1930-е, юная княжна Васильчикова также проходила по «сергиево-посадскому делу», но благодаря заступничеству всесильной Е. П. Пешковой ей удалось избежать заключения в лагерь и стать последней хранительницей святыни. Екатерина Павловна жила с семьей в полуподвальном помещении, в комнате с земляным полом, в одном коридоре с самыми разными людьми, среди которых порой попадались даже уголовники.

В эти страшные годы глава преподобного была вместе с народом. На Пасху, 21 апреля 1946 года, лавра была вновь открыта, а глава преподобного втайне заняла свое прежнее место в гробе преподобного. Мощи преподобного были возвращены церкви. Возвращен был и Успенский собор Троице-Сергиевой лавры. Троицкий же собор оставался в ведении музея. Там же оставалась и серебряная рака для мощей с сенью, возведенная в царствование императрицы Анны Иоанновны. Раку передали церкви после того, как кто-то из заезжих чужеземцев выразил недоумение, что рака и мощи находятся в разных соборах. Троицкий собор вернули церкви позже. И только тогда мощи преподобного заняли свое место.

Тайну спасенной главы преподобного хранил все годы заключения и лагерей священник Павел Флоренский. Там он жил двойной жизнью — земной, с ее подъемами и перекличками, с работой и кратким отдыхом, и другой — непостижимой нам, причастной миру горнему и иной ипостаси. В своей тайной жизни о. Павел не знал страха, уныния и отчаяния. Невзирая на трудности лагерной жизни, он мог общаться через молитву и Господне посредничество. «Я принимал… удары за вас, так хотел и так просил Высшую Волю», — написал о. Павел жене и детям 18 марта 1934 года. Но он нес страдания и за сохранение тайны, оберегая одну из немногих неоскверненных святынь России. В том и состояло церковное служение, возложенное на него в главном месте и в главный момент его земного пути.

Приведенный пример, к сожалению, был лишь одним из примеров, когда большевикам не удались их кощунственные планы, но в целом их кампания по борьбе с православием не замедлялась ни на минуту. Осквернение чувств православных верующих продолжалось в виде шутовских процессов-маскарадов, распоряжением советских начальников храмы отдавались под складские нужды, клубы или даже общественные уборные, постепенно обрекаясь на запустение и разграбление. Вместе с этим новая власть пыталась навязать населению свои «ценности», порой инфернального свойства, порой просто кощунственного.

Происходило ли это только в Петрограде или Москве? Едва ли. Любой небольшой город, в котором был хоть один храм, становился полигоном испытания чувств верующих и вызовом здравому смыслу. После того как в 1918 году в Свияжске были замучены настоятель Успенского монастыря и епископ Амвросий, в центре города установили памятник Иуде Искариоту. Сначала хотели поставить на пьедестал сатану, но поскольку таким образом пришлось бы косвенно подтвердить идею существования Бога, выбор остановили на Иуде как «первом революционере». Инициатива, как нетрудно было догадаться, принадлежала большевистскому «интеллектуалу» Льву Троцкому. Он распорядился установить в пяти городах памятники Иуде и лично приехал на открытие памятника в древний Свияжск, сопровождавшееся торжественной церемонией и парадом двух полков Красной армии и чинов команды его бронепоезда.