Алексей Литвин - Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

Меньшевистский ЦК осудил действия И. М. Майского и своих поволжских коллег, а эсеровский — нет. Следовательно, убивать захваченных большевистско-советских работников эсеровский ЦК считал законным, а карание их коллег на советской территории — нет. Шла жестокая борьба за власть, и действия всех сторон были непредсказуемы. Эта борьба еще раз высветила беспочвенность любого террора. Хотя в то время правящая элита в стране сделала для себя вывод о его эффективности и превратила в обыденное явление, опираясь на самые разрушительные элементы общества.

Эсеры пытались не раз оправдать свои действия. Н. И. Ракитников писал о том, что «в столкновении Омска и Самары проявилась борьба двух программ возрождения России вне большевистской диктатуры и большевистского террора». С. А. Щепихин утверждал, что «террор и связанные с ним насилия… не входили в кодекс общего уклада белых». Английский журналист А. Рэнсом передал свой разговор в феврале 1919 г. с бывшим председателем самарского Комуча В. К. Вольским: «Я спросил его, что побудило его и тех, чьим представителем он был, покинуть Колчака и перейти на сторону советского правительства. Он поглядел мне прямо в глаза и проговорил: „Я скажу вам правду. Факты убедили нас, что политика представителей союзников в Сибири имела своей целью не поддержку Учредительного собрания против большевиков и немцев, а просто усиление реакционных сил за нашими спинами“» [299]. Но эти объяснения нельзя считать убедительными, поскольку они опровергаются фактами жестоких реалий. И в этом смысле террор и большевиков, и комучевцев, и колчаковцев был одинаково реакционным явлением — ведь убивали за право людей думать и жить не по предписанию свыше.

Уже VIII Совет партии эсеров (7–16 мая 1918 г.) в резолюции по текущему моменту говорил о важности возвращения к идеям Февральской революции и о том, что «главным препятствием для осуществления этих задач является большевистская власть. Поэтому ликвидация ее составляет очередную и неотложную задачу всей демократии» [300]. Эту задачу они и осуществляли в 1918 г. всеми возможными мерами [301]. Вот краткая хроника последних дней комучевской Самары. 5 октября 1918 г. опубликован приказ коменданта города Ребенды: «Немедленному расстрелу подлежат виновные в подстрекательстве к мятежу, уклоняющиеся от воинской повинности и от участия в военных действиях, не исполняющие приказов и распоряжений военной власти, распространяющие ложные слухи и т. п. Запрещены всякие собрания, совещания и митинги». Из самарской тюрьмы эвакуированы на восток свыше 2500 политзаключенных. На станции Липяги расстреляны начальник, дорожный мастер и стрелочник.

6 октября. Мелекесс. За время, когда город находился под властью Комуча, были расстреляны 20 рабочих-грузчиков. Ставрополь. Перед бегством из города комучевцы расстреляли 7 человек, заподозренных в помощи Красной Армии [302]. И так в каждом городе и деревне.

В целях объединения сторонников Учредительного собрания 8 сентября 1918 г. в Уфе собралась, по выражению В. М. Зензинова, «вся противобольшевистская Россия» [303]. Его участники избрали из эсеров и кадетов Всероссийскую верховную власть — Директорию (правые эсеры Н. Д. Авксентьев и В. М. Зензинов, кадет В. А. Виноградов и беспартийный сибиряк П. В. Вологодский, генерал В. Г. Болдырев). Собрание приняло «Акт об образовании всероссийской верховной власти», объявив временное всероссийское правительство (Директорию) «единственным носителем Верховной власти на всем пространстве государства Российского». Главной задачей правительства провозглашалась «борьба за освобождение России от советской власти» [304]. Однако быстро выяснилась недееспособность Директории, неподчинение ее распоряжениям сибирских областников, непримиримость в ее составе сторонников военной диктатуры и народовластия, отсутствие поддержки со стороны союзников. Гаррис сообщал в Вашингтон, что декларация, принятая уфимским совещанием, является «радикально-социалистической», что в Уфе, к сожалению, не оказалось «сильной личности», которая смогла бы успешно возглавить борьбу с большевиками [305]. Такой личностью стал адмирал А. В. Колчак, сторонники которого 18 ноября 1918 г. разогнали Директорию и провозгласили его «верховным правителем России».

Во все губернские города Сибири и Урала была послана телеграмма с требованием недопущения никаких выступлений и обсуждений в печати и на собраниях происшедшего, «не останавливаясь перед арестом как отдельных лиц, так и правлений и руководителей партий и организаций» [306]. Члены Директории были арестованы: Авксентьев и Зензинов получили по 100 тыс. рублей золотом и высланы за границу; часть эсеров была расстреляна, часть, во главе с бывшим председателем Комуча В. Вольским, создала группу «Народ» и стала сотрудничать с советской властью, другие пошли на службу к Колчаку.

Д. Ф. Раков, член ЦК партии эсеров и депутат Учредительного собрания, был арестован казаками и до марта 1919 г. на себе испытал «прелести» тюремного заключения. Эмигрировав, он в 1920 г. опубликовал в Париже брошюру «В застенках Колчака. Голос из Сибири». Раков подробно рассказал в ней об ужасах военного режима и его издевательствах над политическими противниками. Он поведал миру о таком случае. 22 декабря 1918 г. в Омске группа большевиков с солдатами напала на тюрьму и освободила арестованных. Часть эсеров отказалась бежать из города и вернулась в тюрьму, полагая, что «законная власть» их оправдает. Но ночью около 60 вернувшихся были выведены конвоем на лед Иртыша, раздеты, расстреляны, изрублены саблями. Среди них были эсеры, депутаты Учредительного собрания, рабочие и солдаты. «Разыскивать трупы убитых было чрезвычайно трудно еще и потому, — писал Раков, — что убитых, в связи с событиями 22 декабря, было бесконечное множество, во всяком случае, не меньше 1500 человек. Целые возы трупов провозили по городу, как возят зимой бараньи и свиные туши» [307]. Он писал о насилиях над населением, расстрелах заложников из большевиков и рабочих в колчаковском тылу, подчеркивая, что погибло и много эсеров. Как правило, захваченное у большевиков селение подвергалось грабежу, мужчин пороли или расстреливали, наиболее «подозрительные» для колчаковцев деревни сжигались.

Раков не объясняет, почему колчаковцы были беспощадны и к эсерам, сразу же не пошедшим к ним на службу. Одной из причин такого отношения было то, что офицеры Сибири, да и Юга России видели в эсерах если не «красных», то «розовых», которые привели к поражению антибольшевистских сил в Поволжье. Они обвиняли эсеров в утопическом стремлении к демократии, тогда как, по их мнению, спасти Россию могла только военная диктатура. Для офицеров, служивших Колчаку или Деникину, гражданская война в стране началась не с разгона Учредительного собрания, а с заключения Брестского мира с Германией.