Алексей Литвин - Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

Лекаш не объяснял причин случившегося. Он приводил показания свидетелей, фотографии погибших, похорон, документы. В Умани бандиты, сменявшие друг друга в марте, апреле и мае 1919 г., грабили, насиловали, убивали. «Погром 13 и 15 мая принимает невиданный размах, — писал он со слов очевидцев. — Расстреливают беспрерывно, в домах и на улицах. У Фуреров одиннадцать человек семьи: сперва убивают стариков; женщин бросили на землю и камнями раздробили головы, у детей и мужчин отрубили половые органы. Из одиннадцати человек — девять убитых. На другой день ловят и отводят в комендатуру 28 евреев и евреек. Там их избивают и отводят на площадь, покрытую уже трупами и залитую кровью. В свою очередь, их расстреливают не без того, чтобы отказать себе при этом в удовольствии „сыграть в мяч“ их головами. После, при розыске и разборке трупов, их можно опознать только по одежде». Отчего такая жестокость, бездушность? Логического ответа дать невозможно. Потому, наверное, писал во введении к книге Роллан: «Самое ужасное — единственно ужасное — это тысячи безвестных людей, которые мучили, истязали несчастные жертвы, доводили их до наивысшей степени страданий. Эти люди… Кто знает, сколько из них встречается с нами, сталкивается с нами в каждодневной жизни…» [361]

XX век стал для евреев временем национальной катастрофы, только жертвами фашизма стали 6 млн. евреев. Холокост (уничтожение народа, евреев только за то, что они евреи) зрел исподволь. Прошлое показало, что общественное мнение защищало личность (французского офицера еврея Дрейфуса; в России — М. Бейлиса, обвиняемых в различных «еврейских грехах»), но не защищало массового уничтожения людей, каковым был холокост по-российски, произошедший в годы гражданской войны.

27 марта 1920 г. Деникин на миноносце «Капитан Сакен» покинул Новороссийск. К тому времени созданный им режим потерпел военное и политическое поражение. Незадолго до отъезда он подписал приказ о передаче командования по существу разгромленной армией генералу Петру Врангелю. Барон, генерал П. Н. Врангель (1878–1928), был участником русско-японской и мировой войн, командовал армиями у Деникина. Он стал главнокомандующим вооруженными силами Юга России в то время, когда в его распоряжении оставалась лишь территория Крыма. Барон понимал, что одна Крымская губерния победить остальные 49 не может. Но, находясь в Крыму, он готовил широкомасштабные программы по привлечению на свою сторону населения: аграрную, рабочую, национальную.

В позже опубликованных воспоминаниях Врангель рассказал, как в январе 1918 г. был арестован и едва не расстрелян в Ялте революционными матросами. Потом он предложил свои услуги Деникину и стал командовать конной дивизией. Он написал о мародерстве казаков Шкуро и В. Л. Покровского (1889–1922). И пытался оправдать жестокости условиями войны. Потому что «трудно, почти невозможно было искоренить в казаках, дочиста ограбленных и разоренных красными, желание отобрать награбленное добро и вернуть все потерянное… Красные безжалостно расстреливали наших пленных, добивали раненых, брали заложников, насиловали, грабили и жгли станицы. Наши части со своей стороны… не давали противнику пощады. Пленных не брали… Имея недостаток во всем… части невольно смотрели на военную добычу как на собственное добро. Бороться с этим… было почти невозможно». Так же он писал о том, что хотел, но не смог ни разу предотвратить расстрелы раненых и пленных красноармейцев [362].

Врангель, став новым военным диктатором, решил с учетом неудач Деникина проводить «левую политику правыми руками». При нем уменьшилось влияние кадетов на выработку внутренней политики, увеличилось — бывших царских сановников. Правительство Юга России (премьер — А. В. Кривошеин) в декларациях предлагало народностям России «определить форму правления свободным волеизъявлением»; крестьянам — Закон о земле, по которому часть помещичьих земель (в имениях свыше 600 десятин) могла отойти в собственность крестьянства с выкупом земли по 5-кратной стоимости урожая с рассрочкой на 25 лет; рабочим гарантировалась государственная защита их интересов от владельцев предприятий. Политическая цель определялась так: «Освобождение русского народа от ига коммунистов, бродяг и каторжников, вконец разоривших святую Русь» [363].

Одной из главных причин развала армий Деникина Врангель считал отсутствие ответственности за выполнением законов. Потому он усилил прокурорский надзор и создал особые военно-судебные комиссии при воинских частях. Их рассмотрению подлежали дела об убийствах, грабежах, разбоях, кражах, самочинных и незаконных реквизициях. За уголовные и государственные преступления полагался расстрел либо тюремное заключение [364]. В воспоминаниях Врангель пытался показать себя поборником права и законопорядка. Однако реалии часто были иными. И задача насильственного подавления инакомыслящих, подчинения властям при помощи террора оставалась неизменной. Как и суровые меры, предлагавшиеся конфронтирующими сторонами. 29 апреля 1920 г. Врангель приказом потребовал «безжалостно расстреливать всех комиссаров и коммунистов, взятых в плен». Троцкий в ответ предложил издать приказ «о поголовном истреблении всех лиц врангелевского командного состава, захваченного с оружием в руках». Фрунзе, командующий тогда войсками Южного фронта, нашел эту меру нецелесообразной, так как среди врангелевских командиров много перебежчиков из числа красных, а они без угрозы расстрела легко сдаются в плен [365].

А. А. Валентинов, очевидец и участник крымской эпопеи Врангеля, опубликовал в 1922 г. дневник. Он записал 2 июня 1920 г., что из-за грабежей население называло Добрармию — «грабьармией». Запись 24 августа: «После обеда узнал любопытные подробности из биографии кн. М. — адъютанта ген. Д. Знаменит тем, что в прошлом году ухитрился повесить в течение двух часов 168 евреев. Мстит за своих родных, которые все были вырезаны или расстреляны по приказанию какого-то еврея-комиссара. Яркий образец для рассуждения на тему о необходимости гражданской войны». Бывший председатель Таврической губернской земской управы В. Оболенский пришел к выводу о том, что при Врангеле «по-прежнему производились массовые аресты не только виновных, но и невиновных, по-прежнему над виновными и невиновными совершало свою расправу упрощенное военное правосудие». Он сообщил, что приглашенный Кривошеевым бывший полицейский генерал Е. К. Климович был полон злобы, ненависти и личной мстительности, и для Оболенского не было сомнений в том, что в полицейской работе в Крыму «все останется по-старому». В его рассказе возмущение жестокостями той поры. «Однажды утром, — вспоминал он, — дети, идущие в школы и гимназии, увидели висящих на фонарях Симферополя страшных мертвецов с высунутыми языками… Этого Симферополь еще не видывал за все время гражданской войны. Даже большевики творили свои кровавые дела без такого доказательства. Выяснилось, что это генерал Кутепов распорядился таким способом терроризировать симферопольских большевиков». Оболенский подчеркивал, что Врангель всегда в проведении карательной политики брал сторону военных. Ему вторил приближенный к Врангелю журналист Г. Раковский: «Тюрьмы в Крыму, как и раньше, так и теперь, были переполнены на две трети обвиняемыми в политических преступлениях. В значительной части это были военнослужащие, арестованные за неосторожные выражения и критическое отношение к главному командованию. Целыми месяцами, в ужасающих условиях, без допросов и часто без предъявления обвинений томились в тюрьмах политические в ожидании решения своей участи… „Я не отрицаю того, что она на три четверти состояла из преступного элемента“ — такой отзыв о крымской контрразведке дал в беседе со мной Врангель… Если читать только приказы Врангеля, то можно действительно подумать, будто правосудие и правда царили в крымских судах. Но это было только на бумаге… Главную роль в Крыму… играли военно-полевые суды… Людей расстреливали и расстреливали… Еще больше их расстреливали без суда. Генерал Кутепов прямо говорил, что „нечего заводить судебную канитель, расстрелять и… все“» [366].