Б Кузнецов - Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие)

Но и апофеоз нетождественности опустошает мир. Мы не можем зарегистрировать индивидуальный, локальный, абсолютно не тождественный другим физический объект, не приписывая ему какие-то общие предикаты, не включая его в классы идентифицированных элементов. И не рассматривая его в пространстве и во времени, в гомогенном пространственно-временном континууме.

Теория относительности и квантовая механика не были апофеозом пространственно-временного представления в духе Декарта и не были апофеозом автономной и субстанциальной монады, вырывающейся из пространственно-временной картины. Они были апофеозом рационализма в его реальном движении, в его реальной связи с наукой, апофеозом неразрывной связи логического анализа и эксперимента.

Присмотримся к основному представлению теории относительности: каркас четырехмерных мировых линий - это ratio мира. Присмотримся теперь к основному представлению квантовой механики: в микроскопических областях частица отступает от мировой линии, ее пространственно-временная локализация неопределенна, а если увеличивать точность локализации, то эксперимент изменяет направление мировой линии, изменяет импульс и энергию частицы. Мировая линия оказывается размытой. Но именно это придает мировой линии физический характер, физическое бытие, отличает реальную мировую линию частицы от чисто геометрического, хотя и бы и четырехмерного, но все же лишь геометрического образа. В свою очередь, понятие неопределенности положения частицы теряет смысл без макроскопического представления, без понятия мировой линии.

340

Нам предстоит подробнее познакомиться с этой дополнительностью микроскопического и макроскопического аспектов в современной физике. Такая дополнительность - в фарватере реальной эволюции рационализма. И в фарватере того понимания рационализма, которое не раз высказывалось в работах Эйнштейна. Ограничимся следующими иллюстрациями его гносеологического кредо.

В статье "Физика, философия и научный прогресс" Эйнштейн говорит о сквозных идеях науки и сквозных особенностях научного мышления XVII-XIX вв., которые сохраняются и сейчас, в XX столетии.

Первая из сохраняющихся особенностей научного мышления, на которую указывает Эйнштейн, сенсуалистическая: "Во-первых, мышление само по себе никогда не приводит ни к каким знаниям о внешних объектах. Исходным пунктом всех исследований служит чувственное восприятие. Истинность теоретического мышления достигается исключительно за счет связи его со всей суммой данных чувственного опыта" [5].

5 Эйнштейн, 4, 320.

Это очень далеко от ныотонианского эмпиризма и индуктивизма; сенсуалистический тезис Эйнштейна - целиком в рамках рационализма и потерял бы смысл при буквальном следовании ньютоновскому "hypotheses поп fingo". И в то же время это очень близко ньютоновской ориентации на эксперимент и наблюдение. Сама эта ориентация отличается от "hypotheses non fingo", эксперимент на деле невозможен без логического анализа проблемы, он состоит в освобождении рациональной, в значительной мере предваряющей наблюдение, схемы процесса от осложняющих обстоятельств, причем критерий существенности, отделяющий наблюдаемые процессы от игнорируемых, рационалистический.

У Ньютона, как и у Декарта, как и у всех рационалистов XVII в. и всех естествоиспытателей XVII-XVIII вв., этот рационалистический критерий состоял в следующем. Теоретик XVII - XVIII вв. отделял чистую схему перемещения частей гомогенной материи, дислокацию и передислокацию атомов, движения и ускорения лишенных качественных определений тел от всего, что ему казалось субъективным. Экспериментатор делал нечто аналогичное. Поэтому в результате эксперимента и в результате теоретического анализа получается пространственно-временная схема событий.

341

По мнению Эйнштейна, подобный метод науки и соответственно подобная концепция мира сохраняются и в XX в.

"Во-вторых, - продолжает Эйнштейн, - все элементарные ионятия допускают сведение к пространственно-временным понятиям. Только такие понятия фигурируют в "законах природы", в этом смысле все научное мышление "геометрияно"" [6].

Все научное мышление "геометрично". Но является ли оно только "геометричным"? И что означают кавычки, в которые поставлено основное определение научного мышления?

В четвертой части этой книги в главе, посвященной отношению идей Эйнштейна к картезианству, речь будет идти о невозможности для физического мышления быть физическим мышлением и даже быть вообще мышлением без выхода за пределы геометрии. Но такое заключение - результат неклассической ретроспекции, результат переноса в прошлое современных оценок и соответствующей более глубокой трактовки идей прошлого. Даже не современных в ограниченном смысле, т.е. оценок, вытекающих из современных результатов науки. Речь идет об оценках, вытекающих из современных прогнозов, из современных констатации направления, в котором сейчас развивается наука. В следующей главе будут рассмотрены в таком освещении попытки построения единой теории поля, которые были основным содержанием усилий Эйнштейна в тридцатые - пятидесятые годы. Оценка этих попыток - одна из самых существенных сторон проблемы бессмертия Эйнштейна и его научного подвига. Такая оценка зависит от концепции бессмертия науки. Если бессмертие статическое понятие, если оно состоит в незыблемости результатов науки, тогда прйнстонские попытки лишены печати бессмертия. Тогда бессмертными в истории науки представляются конкретные воплощения исходных аксиом науки, ее идеалов, метода и стиля. Но существуют ли такие абсолютно неизменные аксиомы, идеалы и особенности стиля, которые бросают отблеск бессмертия на воплощающие их научные результаты?

6 Эйнштейн, 4, 321,

342

Выше были приведены замечания Эйнштейна об исторически инвариантных особенностях научного мышления - они могли бы играть роль инвариантных результатов науки. К ним Эйнштейн относит и "геометричность" научного мышления - возможность свести элементарные понятия к пространственно-временным. Но статья "Физика, философия и научный прогресс" заканчивается несколько неожиданно. "Сохраним ли мы это кредо навсегда?" спрашивает Эйнштейн. И отвечает: "Думаю, что на этот вопрос будет лучше всего ответить улыбкой" [7].

7 Там же.

Многозначительная улыбка. Она обращена не только к "кредо, сохраняющемуся навсегда". Она обращена, как кажется, и ко всякой статической концепции бессмертия. Бессмертен синтез сохранения и изменения, тождественности и нетождественности, инвариантности и преобразования. В этой главе подобный синтез назван принципом бытия. Действительно, бытие теряет смысл, становится иллюзорным, если система логических, идентифицирующих суждений и математических конструкций исключает индивидуальное, неповторимое, обнаруживаемое эмпирически. Как и наоборот, эмпирическое постижение невозможно без идентифицирующей функции разума. Разум приводит к аксиоматизации науки, он вносит в многообразие явлений некоторые относительно устойчивые тождественные себе принципы. Опыт, который дает информацию о внешнем мире в указанных логических рамках, может изменить аксиоматическую базу науки. В чем же тогда ее бессмертие? Очевидно, в реконструирующей функции научных теорий, в их воздействии на бесконечный процесс самого изменения аксиоматики науки. С этой стороны и надо подойти к единой теории поля. Попытки построения единой теории поля будут бессмертны в смысле бессмертного бытия, в смысле бессмертной жизни, если в них запечатлены и воплощены не только результаты, но и само изменение науки, ее динамизм, то, что Эйн-штейн назвал драмой идей. Так ли это, запечатлена ли в идее единого поля объективная драма науки?