Автор неизвестен - Повесть о смуте годов Хэйдзи

— Дам вам лошадей и снаряжу вас, а ещё пошлю с вами своих сыновей и слуг! А пока отдохните у меня с дороги, — приказал прибраться в бане и проводил туда господина конюшего, а зятя позвал к себе, якобы для развлечений, и умертвил его, а потом послал семь-восемь человек в баню убить господина конюшего. Тот не знал, что господин Камада уже мёртв, и только успел крикнуть: «Камада! Ко мне!» — как его убили. Я в это время сидел и присматривал за мечами господина, и по юным годам моим на меня не обращали внимания. Я обнажил меч и зарубил двоих из тех, что убили господина конюшего. Хотел покончить и с Тадамунэ, но он убежал и скрылся в доме. Своими силами справиться я не мог, сел на осёдланного коня, что стоял во дворе, и третьего дня был уже в столице.

Так Конномару рассказал обо всём, и Токива в горьких слезах молвила:

— Когда он уехал искать помощи в Восточных землях, пусть и разделяли нас горы и реки — но пока он пребывал в этом мире, я жила ожиданием встречи с ним. А теперь — для чего теперь жить? Бросилась бы в омут, покинула б этот жестокий свет — да кто позаботится о детях? Эти несчастные дети — всё, что осталось от Ёситомо, так что придётся беречь мою постылую жизнь…

При этих её словах шестилетний Отовака, глядя снизу вверх на мать, сказал со слезами:

Осада Тадамунэ приказал прибраться в бане и проводил туда господина конюшего, зятя позвал к себе, якобы для развлечений, и умертвил его, а потом послал семь- восемь человек в баню убить господина конюшего.

— Мама, не топись! А то мы тоже утопимся! — и Конномару, видя это, тоже разрыдался.

Далее Конномару говорил:

— Господина и в дороге не оставляли мысли о сыновьях, он только о них и говорил. Потому-то я и приехал, сохранив свою никчемную жизнь, что думал — если вы узнаете обо всём позже, то бежать уже не успеете, и что же тогда случится с детьми? Теперь пусть господин Ёситомо приглядит за ними из-подо мха и травы. А моя служба теперь закончена, и я собираюсь принять постриг и молиться за господина, чтобы на том свете он обрёл просветление. На этом прощаюсь, — и вечером пятого дня первой луны, утирая слёзы, он отбыл.

— Он один и оставался из тех, что знали господина конюшего! — плакала Токива, а за ней — и все в доме, не стесняясь людских глаз, жалобно рыдали в голос.

В шестой день нового года Первый государь-инок [104] 39 Го-Сиракава. изволил покинуть храм Ниннадзи и переехать в поместье князя Акинага, управляющего покоями государыни. Здесь он и решил обосноваться, поскольку дворец на Третьем проспекте сгорел дотла.

В седьмой день управляющий поместьем Осада Тадамунэ и его сын Кагэмунэ прибыли в столицу и доложили о том, что они привезли голову Левого конюшего Ёситомо. Этот Тадамунэ был потомком Хэй-тайфу Мунэёри, внуком Дзиро Мунэфуса из Камо и сыном Хэй-Сабуро Мунэфуса. Был он потомственным вассалом Ёситомо, и приходился тестем стражнику Камаде. Знать и простолюдины по всей столице, услышав о том, что он сделал, всячески поносили его: «Вот бы им отпилить пилой голову за это — и отцу, и сыну!» Хэй-тайфу-но хоган Канэюки, Со-хоган Нобуфуса, Тадаёри, Норимори, младший чиновник Томотада и с ним восемь стражников приняли обе головы, пронесли их по проспекту Ниси-но Тоин и потом — по Третьему проспекту до Коноэ-Ми- кадо, и повесили на дереве у Левых тюремных ворот. А какой-то бездушный мужлан сочинил стих о Ёситомо, что был правителем Симоцукэ, записал на деревянной табличке и воткнул её у дерева.

Когда в старину на дереве у тюремных ворот повесили голову Масакадо, поэт Тороку [106] 41 Фудзивара-но Сукэми, составивший сборник «Торокусю». , видя это, сложил:

Только сказал он это вслух — «Хи-и!» — злорадно захихикала в этот самый миг голова. Страшное дело — во вторую луну его убили, в четвёртой голову привезли в столицу и вывесили на позор, и на третий день пятой луны голова смеялась! Люди говорили — «Голова Ёситомо тоже непременно засмеётся!»

Не прошло и нескольких лет с тех пор, как Ёситомо приказал Хадано-но Дзиро зарубить инока Тамэёси [108] 43 После смуты Хогэн Ёситомо, сражавшийся на стороне Го-Сиракава, был вынужден отдать приказ о казни своего отца, Тамэёси, бывшего среди пленённых мятежников. , а вот уже и сам пал от руки собственного потомственного вассала Тадамунэ. «За тот великий грех наступило возмездие ещё в этой жизни. А после смерти попадёт он в ад Безвозвратный [109] 44 «Мугэн-аби», следуя переводу И. Львовой «Повести о доме Тайра», переводим как «Безвозвратный». В средневековой буддийской классификации адов — один из наиболее мучительных. Туда ввергали виновных в т. н. Пяти прегрешениях, каковыми считались убийство отца, убийство матери, убийство святого праведника, пролитие крови будды, внесение раздоров в общину верующих. — это уж точно!» — говорили богатые и бедные, знать и простолюдины, что собрались у темничных врат, отчасти с порицанием, а отчасти — жалея Ёситомо.

А в десятый день из-за смуты, охватившей в прошедшем году этот мир, было решено: «Этот девиз правления неподобающ!» — и сменили название годов на Эйряку — «Вечное круговращение Неба». В четвёртую луну прошлого года, когда название годов с Хогэн поменяли на Хэйдзи, люди знающие говорили: «Хэйдзи пишется знаками Хэй — мир и Дзи — правление, но Хэй читается ещё и как Тайра. В эти годы, которые названы то ли «Мирное правление», то ли «Правление Тайра», беды ждут дом Минамото!» — и удивительное дело! — так и случилось, в наступившую смуту многие из Минамото погибли.