Михаил Геллер - Машина и винтики. История формирования советского человека

Советский язык — и в этом его сила — создает иллюзию симбиоза между властью и управляемыми, рождает чувство единства по отношению к внешнему миру. Советский язык становится отличительной чертой «своих», которые — в отличие от «иностранцев» — способны понимать «с полуслова», «между строк». Власть становится родной, ее противники — врагами. «Диссиденты» начинают говорить на советском языке.

Леонид Брежнев был возмущен «изменой» Дубчека, увидев ее прежде всего в том, что Генеральный Секретарь ЧКП стал говорить «иначе»: «Еще в январе я сделал несколько замечаний к твоему выступлению — упрекал Брежнев Дубчека, — я обратил твое внимание на то, что некоторые формулировки неверны. А ты их оставил! Да разве можно так работать?» Дубчек, окончивший советскую партийную школу, совершил тягчайшее преступление — изменил Слову.

В 1914 г. Франц Кафка написал рассказ «В исправительной колонии» . В непонятном, поразительном прозрении он увидел то, что случится в будущем. Рассказ Кафки можно рассматривать, как гениальную параболу советского языка. В исправительной колонии применяется только одна форма наказания: особая машина выкалывает на теле осужденного приговор. Заключенному не объявляют приговора, он, по выражению офицера-палача, «узнает его собственным телом», Приговор пишется на бумаге, а потом переводится на тело, особыми буквами: «…Эти буквы не могут быть простыми, ведь они должны убивать не сразу, а в среднем через 12 часов; переломный час по расчету — шестой. Поэтому надпись в собственном смысле слова должна быть украшена множеством узоров…» После 6 часов непрерывных уколов приходит то, что офицер-палач называет «переломный час»: «…осужденный начинает разбирать надпись, он сосредоточивается, как бы прислушиваясь… осужденный разбирает ее своими ранами. Конечно, это большая работа, и ему требуется 6 часов для ее завершения. А потом борона целиком протыкает его и выбрасывает в яму…»

Вот так, укол за уколом сопровождая узорами, советский язык рисует на теле и в мозгу людей надпись, подготовленную логократами. Их цель — не прямое убийство, как в исправительной колонии, но — переделка человека.

В одной из самых страшных и самых значительных книг двадцатого века, в «Колымских рассказах» Варлама Шаламова, последний рассказ называется «Сентенция» . Умиравшего от голода и непосильной работы героя чудом перевели на легкую работу. И человек начинает оживать. Шаламова бесстрашием великого писателя рассказывает, как возвращается человек к жизни. К нему возвращаются чувства — злость, бесстрашие, страх, жалость. Умиравший человек ограничивался словарем, состоявшим из нескольких самых необходимых слов. И вдруг к нему приходит слово: Сентенция. Он не знает его смысла, не помнит. Только через неделю он вспоминает значение слова «сентенция». Слово, которое стало для умиравшего человека признаком возрождения, означало — приговор. Как в рассказе Кафки — осужденный разбирает приговор своим телом. Радость, которую испытывает герой рассказа Шаламова, поняв смысл слова «сентенция», напоминает чувства осужденного в исправительной колонии: «Но как затихает преступник на шестом часу. Просветление мысли наступает и у самых тупых. Это начинается вокруг глаз. И оттуда распространяется… осужденный начинает разбирать надпись».

Человек начинает понимать советский язык. Он становится жителем Утопии.

Уинстон Смит: Я знаю, что вы проиграете. Есть что-то такое в космосе… некий дух, некие вечные законы, которых вам никогда не преступить.

О'Брайен: Что это за законы?

Уинстон Смит: Не знаю. Дух человека.

О'Брайен: А самого себя вы считаете человеком?

Уинстон Смит: Да.

О'Брайен: Если вы и человек, Уинстон, то вы последний человек. Вы из породы вымирающих; мы идем на смену вам.

Разговор между идеологом внутренней партии О'Брайеном и обитателем Океании Уинстоном Смитом происходил в 1984 году. В истории государства, описанного Орвеллом, это был ничем не примечательный год, ступенька на пути к 2050 году, когда, наконец, после окончательного перехода на новояз, должна будет навсегда исчезнуть память о прошлом человечества. В романе английского писателя машина побеждает, государство убивает человека, превращает его в винтик. По мнению Орвелла, писавшего свой роман в конце 40-х годов, сто лет обработки были достаточным сроком.

Семь десятилетий — после победы Октября — человеческое общество, человек, как индивидуум, подвергаются невиданно интенсивной, концентрированной, планомерной атаке тоталитарного советского государства. Можно подвести некоторые итоги: достигнуты значительные успехи, но Цель еще не достигнута. Нельзя еще дать окончательного ответа на вопрос, поставленный Орвеллом за десять лет до написания «1984» , накануне войны: «Можно ли вывести породу человека, которому не нужна свобода, как вывели породу безрогих коров?» Орвелл признавал, что инквизиции это не удалось, но добавлял, что она не располагала ресурсами современного государства: «Радио, цензура печати, стандартизированное образование и тайная полиция все изменили. Массовое внушение — наука минувших двадцати лет и мы не знаем, насколько оно может быть успешным».1 Это было написано в 1939 г. и сегодня — почти полвека спустя — мы знаем, каких успехов добилась техника массового внушения, в особенности, когда ею пользуется тоталитарное государство.

Годы обработки человеческого материала дали результаты. Один из важнейших итогов процесса формирования советского человека — потеря представления о границах между властью и подчиненными, между «ими» и «нами». Это связано с тем, что партия насчитывает (1983) более 18 миллионов членов, что до предела иерархизованное общество дает множеству больших, средних, мелких и мельчайших «начальников» крупицы власти, состоящей в возможности отказать, не дать, не допустить, помешать. украсть, получить или дать взятку. Это связано с тем, что интеллектуальная элита страны — деятели культуры, ученые — срослась с аппаратом власти, служит только ему.

Уникальность советской системы, усилия, направленные на сокрытие ее подлинного характера, привели к тому, что каждое десятилетие заново открывается «тайна» власти в СССР. Причем открытия делают как внутри, так и за пределами Советского Союза. В 1919 г. Ленин обнаружил, что «рабочее государство», которое он строил, страдает «бюрократическим уклоном». Троцкий — после отлучения от власти — обнаружил, что она принадлежит «бюрократическому аппарату». В 1953 г. Г. Маленков потерпел поражение в борьбе за власть, ибо полагал, что ее «центр» находится в совете министров, а не в ЦК. Неудивительно, что западные политологи и государственные деятели не перестают, несмотря на разочарования, ожидать Годо — подлинного демократа и либерала на посту генерального секретаря ЦК: если не Сталин, то Андропов, или тот, кто, наконец, придет…