Луис Ламур - Ландо

Хлопнула дверь, выскочили его родители: Вилли с поднятой тростью, мать, растопырив пальцы, как клешни.

Я бросился бежать. Остановился, только когда убедился, что преследователи окончательно отстали. Меня окружал сосновый лес, и уже наступала ночь. Что делать, я не знал. Большие города пугали, поэтому мне никогда не приходило в голову оставить хорошо знакомые родные горы.

Единственным местом на земле, где я когда-то испытал счастье, была наша опустевшая хижина. К ней я и стал пробираться, отыскивая путь в лесу. Блуждая по скалам и непроходимым дебрям, прошел около тридцати миль. В первый раз в жизни я один провел в лесу три ночи. Совершенно обессиленный, добрался до дома.

Я не знал, пытались ли мои мучители разыскивать меня. Возможно, они приходили, когда я уходил на охоту. Более вероятно, что они просто обрадовались, освободившись от меня, - ведь теперь все золото досталось им.

Я прожил в одиночестве пять лет.

Но это не значит, что я никого не видел все это время. Еще при жизни матери я подружился с мальчишками из племени чероки, охотился с ними, не хуже их умел пользоваться луком и стрелами, ставить силки и ловушки. Мои приятели принадлежали к тем диким чероки, которые захватили горы, когда правительство начало переселять индейцев на запад. Отец хорошо относился к ним, и они любили меня. Я был уверен, что индейцы всегда по-доброму встретят меня и накормят. В тот первый год мне много раз пришлось прибегать к их помощи.

Живя у Кэфри, я научился возделывать огород, и теперь стал покупать или менять семена у чероки. Вскапывал грядки, сажал дыни, картофель, сеял кукурузу. Лес обеспечивал мой стол дичью, ягодами, орехами и корнеплодами.

Было бы неправдой сказать, что я ничего не боялся. По ночам меня охватывал жуткий страх, и я часто плакал, вспоминая маму и желая, чтобы отец поскорее возвратился домой.

В первые годы только мысль об отце, о том, что он скоро вернется, помогала мне выжить. Хотя уже тогда Кэфри был уверен, что отец умер, и не уставал повторять об этом. Понять, откуда в нем такая уверенность, я не мог.

Прошло три года, и я окончательно потерял надежду увидеть отца. И хотя понял это умом, вопреки всему, каждый раз, заслышав стук копыт, выбегал посмотреть, не он ли едет.

Путешествовать в те дни было далеко не безопасно. Везде - на Натчез-Трэйс, Вилднэс-Роуд и Болд-Ноб - путников подстерегали бандиты и убийцы. Покинув свои дома, люди часто исчезали навсегда. И кто мог сказать, что с ними стало?

Некоторые вещи из сундука моей матери мне пришлось обменять на куртку и штаны из оленьей кожи. За шкурки ондатры и рыжей лисы я получал у чероки все, что мне нужно.

Пришел день моего пятнадцатилетия. Мама не испекла мне праздничный пирог. Я сам поджарил яичницу из индюшачьих яиц. Все же день оказался особенным. Именно в этот солнечный день, когда я собирался сесть за стол, на дороге появился Тинкер. Я часто слышал о нем, но видел впервые. Он сел за стол рядом со мной и рассказал все новости. Потом стал иногда заходить ко мне.

Тинкер мало говорил в тот, первый раз, больше осматривался. И я решил показать ему свое хозяйство: хижину, построенную отцом (я очень ею гордился); дорогу, по которой отец ходил к роднику, когда нужно было поливать огород; сосновый лес и речку.

Тинкер подмечал все, но время от времени задавал вопросы, которые приводили меня в замешательство. Особенно насчет золота.

Однажды он спросил, есть ли у меня золотые монеты, заметив, что за золото сможет кое-что достать.

И я рассказал ему, как все наше золото досталось Вилли Кэфри, а Тинкер попросил меня подробнее обрисовать, как выглядели эти монеты.

- Твой отец, - сказал он, - должно быть, много путешествовал.

- Сэкетты не особенно любили путешествовать, - ответил я, - но говорят, что много лет назад, прежде чем поселиться в Колонии, большинство их были моряками.

- Как твой отец?

- Отец? Никогда не слышал ничего подобного.

Тинкер указал на узел, который я завязал на веревке.

- Хороший тугой узел. Отец научил тебя этому?

- Конечно. Называется беседочный узел. Он научил меня завязывать узлы, прежде чем писать. Двойной, беседочный, корабельный - я знаю все виды узлов.

- Морских узлов, - уточнил Тинкер.

- Думаю, что не только моряки умеют завязывать узлы.

Кроме мешка кукурузной муки, старого сундука, где хранились вещи моей матери, отцовской винтовки "баллард", да садовых инструментов, в хижине ничего не было.

В сундуке хранилась небольшая шкатулка - восемь дюймов в длину и четыре в ширину, - сделанная из тикового дерева. В ней мать держала семейные бумаги и кое-какие безделушки, имевшие для нее какую-то ценность.

"Баллард" - старое, никуда негодное ружье, с ним нечего делать на Западе. Поэтому я решил обменять его сразу, как только продам мельницу, или же при первом удобном случае. Если я встречусь с бандитами или дикими индейцами, то мне нужно новое, настоящее ружье.

Сейчас Тинкер сидел у костра и курил. Наконец огонек его трубки погас, и он произнес:

- Мы отправимся на рассвете. Устраивает?

Мне предложение понравилось. Наступил рассвет, и мы спустились с гор в последний раз.

По дороге я остановился и оглянулся. Горные вершины окутывал легкий туман, скрывая от глаз мою хижину. Я знал, что она там, за деревьями, и понял, что никогда больше не увижу ни ее, ни могилу матери, которую отец вырыл под высокой сосной. Какая-то важная часть моей жизни осталась позади. Наверное, и мой отец думал так же, покидая этот край.

Мы миновали последний поворот, и мои горы исчезли из виду. Перед нами лежал Кроссинг, и я бросил последний взгляд на место, где родился.

Глава 2

Накрапывал мелкий дождь, когда мы прибыли в Кроссинг. Там я сторговался с хозяином лавки, уступив ему дробилку для кукурузы за одноглазую, с больными ногами кобылу.

Ни один человек на Западе не сможет разбогатеть, не прикладывая к этому усилий. Я собирался стать богатым и составил план. Каждый, кто хочет преуспеть, рассудил я, должен прежде всего заботиться о приросте. Пусть моя кобыла принесет жеребенка. Но сначала ее надо подкормить. Я огородил место на лугу и выпустил там мою красотку.

Тинкер возмутился моим поступком.

- Хвастался, что умеешь торговать, - негодовал он. - Ну и что ты будешь теперь делать с этой больной, одноглазой клячей?

Что касается меня, то я просто улыбнулся в ответ. Уже давно я мечтал заполучить эту кобылу.

- Ты слышал когда-нибудь о Хайленд Бэй?

- О той легендарной беговой лошади? В горах только о ней и говорили. Но она сломала ногу, и ее пристрелили.

- Семь или восемь лет назад Хайленд Бэй могла обогнать любого коня в наших местах и много раз побеждала на скачках в долине.

- Ну, помню.