Луис Ламур - Путь воина

Переодевшись в новое платье, я посмотрел на себя в зеркало и остался весьма доволен. Не собой, потому что сам я был таким же, как и прежде: высоким, загорелым парнем, с широкими плечами, которыми я был обязан постоянной физической работе, и копной волнистых черных волос. У меня было узкое лицо с высокими скулами и зеленые глаза. Новое платье было мне очень к лицу, что также было немаловажно. Я выглядел настоящим джентльменом, хотя и лишенным того внешнего лоска и напускного великолепия, что были присущи пиратам, которых мне довелось увидеть здесь. И хотя я не без некоторой зависти смотрел на их наряды, но у меня даже мысли не было о том, чтобы самому вырядиться подобным образом.

Думая об этом, я вспомнил о Янсе и усмехнулся. Он наверняка затмил бы самого разодетого из пиратов, будучи любителем принарядиться поярче, хотя при том образе жизни, который нам приходилось вести, возможностей для этого у нас почти не было. Теперь мне было даже немного жаль его. Ему бы понравился этот дикий, своенравный пиратский город, его темные улочки и необычные обитатели, эти разноязыкие толпы, звон монет, звяканье сдвигаемых стаканов, город крови, золота, драгоценных камней и роскоши, наряженный в одежды из шелков и кожи, зачастую довольно потрепанные и иногда забрызганные кровью, ибо мало кто из пиратов, которых мне приходилось встречать, отличался сверхаккуратностью.

Это был орущий, богохульствующий город,где вино и ром текли рекой, где пороха было больше, чем мозгов, и каждая рука была готова выхватить клинок. Здесь ничего не стоило убить человека. Если кто-то оказывался зарезанным во время танцев, то никто не обращал на это внимания, музыка продолжала играть. Они так и плясали, переступая через распростертого на полу мертвеца.

Каждый вечер на городских улицах находили трупы, и никого не интересовало, что это были за люди и за что им пришлось расстаться с жизнью. Каждый сам за себя, и к черту неудачников!

Все тот же негр, один из тех, кто должен был охранять Диану, дожидался у двери. Он критически оглядел меня.

- А нож у вас есть? - понитересовался он.

- У меня есть шпага, - ответил я, - и пара пистолетов, если уж на то пошло.

- Не самое подходящее оружие, хотя, конечно, и оно вам может пригодиться. - С этими словами он вытащил из-за пояса нож, вложенный в ножны. - Возьмите. - Я заметил, что у него из-за пояса были видны рукоятки еще двух ножей. - Это хороший клинок. В рукопашной схватке, в темном месте, это лучше, чем шпага.

Он протянул мне нож, который я тут же вынул из ножен и крепко сомкнул пальцы вокруг рукоятки, чтобы почувствовать у себя в руке его тяжесть. Это была изящная вещица с длинным обоюдоострым лезвием и тонким, словно игла, острием.

- Премного благодарен, - сказал я. - Очень милая вещица.

Он улыбнулся, обнажая ряд ослепительно-белых зубов.

- Да уж, сэр! Лучше не бывает.

Сунув нож за пояс, я вышел на улицу, направляясь к гавани, где на якоре стояли корабли.

Эти большие, ладные, стройные красавцы-корабли, со скрипом покачивающиеся на волнах прибоя, с убранными парусами, все еще мокрыми после недавнего ливня, с бортами, ощетинившимися стволами пушек, были созданы для скорости, и они казались мне одушевленными существами. Мне на память пришли воспоминания о том далеком времени, когда мы с Янсом пробрались на борт пиратского судна Джонатана Делва и заклепали пушки, пока его корабль стоял на якоре в порту Джеймстауна.

Причал и близлежащий участок берега, куда многие корабли выгружали свой товар, были заставлены бочками и завалены грудами тюков, по большей части укрытых от дождя запасным парусом или брезентом. Между ними расхаживали люди, которые работали, продавали, покупали, пили. Время от времени я останавливался, чтобы прислушаться к их праздным разговорам, и будучи способным к языкам, я слышал знакомые слова, произносимые на разных языках. Когда был еще жив мой отец, в нашем поселении у Гремучего ручья жили люди, перебравшиеся туда с разных концов света. Саким мог разговаривать, наверное, на всех языках, мой отец тоже знал их несколько, так же как и моя мать, которую прежде часто брал с собой ее отец, чей корабль ходил в плавание к берегам Индии, к Малабарскому берегу, по Красному морю и к далекому побережью Катая 1). Мне были известны значения многих слов, я неплохо знал несколько языков, и хотя на многих языках я не говорил, но тем не менее, понимал значение сказанного.

Далеко не всем было дано судьбой наслаждаться богатством и радоваться жизни. Я обратил внимание на многочисленных калек, людей, лишившихся ног или рук, людей с повязками на глазу, с оторваными пальцами, с лицами, изуродованными шрамами. Это были издержки пиратского промысла, те, кто не угодил на дно морское на корм рыбам, кому не выпало ходить по доске 2) или быть повешенными на нок-рее, но которые оказалсись изувеченными настолько, что большинству из них уже было не суждено никогда снова выйти в море, хотя многим калекам, тем из них, кто считался, например, неплохим канониром или еще кем-нибудь в этом роде, это удавалось. Говорили, что подчас хороший канонир ценился на вес золота.

1) Катай - древнее название Китая.

2) Пираты заставляли пленников идти с завязанными глазами по доске, положенной на борт судна, до тех пор, пока те не падали в море.

Я остановился перед одним из таких моряков, который сидел на швартовой тумбе, глядя на корабли.

- Вечер добрый, - сказал я.

Мой собеседник был дюжим, загорелым человеком лет сорока с небольшим, казавшимся крепким, как дубовый свиль, но был лишен одной ноги и руки. У него были безжизненные голубые глаза, встречаться с ним взглядом без содрогания было невозможно, и я поверил ему, хотя у него и была всего одна рука.

- Поживем-увидим, - хмуро ответствовал он. - Я сегодня еще не видел дна своего стакана.

- Если у тебя есть новости об "Абигейл", - сказал я, - то, возможно, ты увидишь его даже несколько раз.

- Как? "Абигейл", говоришь? Я не знаю, кто ты такой и чем занимаешься, да и внешность твоя мне ни о чем не говорит, но я бы сказал, что умный человек никогда не станет связываться с "Абигейл". У них в команде крутые ребята.

- Я это знаю, - сказал я, - и они мои друззья. Они должны вернуться в порт, а мне необходимо узнать, когда именно, потому что я ухожу в море вместе с ними.

- Уходищь в море? Эх, как звучит! Однажды я дал себе клятву, что больше никогда в жизни не выйду в море, но теперь просто не нахожу себе места, и был бы готов глаз отдать за то, чтобы оказаться сейчас на борту хорошего корабля, и чтобы на горизонте обязательно показалось бы судно с богатой добычей. Но для меня там нет места. - Он помахал обрубком, оставшимся от руки. - Вот, гляди! Одиннадцать лет в море, и все это время удавалось отделываться лишь одной-двумя царапинами, а потом одно-единственное ядро из дальнобойной пушки, разлетающиеся во все стороны деревянные обломки, и я разорван в клочья.