Владимир Моложавенко - Тайны донских курганов

Между прочим, в одном из залов краеведческого музея в Ростове вы можете увидеть череп этого ископаемого великана.

Книга седого лукоморья — удивительная книга, и перелистать все ее страницы — задача, непосильная для любого из нас. Но даже те немногие страницы, которые удается одолеть, — неповторимы. Наверное, потому, что каждая строчка на любой странице приносит радость открытия, делает тебя богаче.

Это то, что именуют открытием мира.

А первая страница в книге все-таки была прочитана Пушкиным.

Поэт увидел лукоморье-легенду. Но лукоморье-быль не уступит волшебной сказке.

Милая, родная донецкая степь... Я видел Кавказ и Карпаты, дунайскую равнину и волжский Плес, отроги Урала и ишимскую степь, Золотые пески Болгарии и озерный край Моравии, но ничего не встретил ближе и дороже, чем эти неоглядные, изрезанные косыми балками, вздыбленные крутыми холмами, вроде бы и совсем неприглядные места, где родился и рос. Уезжая за тридевять земель от родных мест, я всегда вспоминал степное разнотравье с пряным ароматом чебреца (его не спутаешь ни с чем другим на свете) и скупые краски этой степи, линявшие вместе с капризами не очень-то уютного для тех, кому степь вновину, климата.

Помню, однажды видел я эту степь в грозу, рвавшую в клочья низкое и темное небо, буйно гулявшую над Сокольими горами. В сущности, это вовсе и не горы, а куцая гряда холмов, протянувшихся в междуречье Донца и Быстрой. А в народе все-таки их зовут горами — для степи они и впрямь сойдут за великанов.

В краю этом грозы не редкость, но та, что мне запомнилась, не походила на другие. Было мгновение, когда вместе с ослепительной вспышкой молнии, с грозовыми раскатами, невзначай пригрезилось давнее, читанное про Сокольи горы в старых-престарых книгах: жестокая сеча Игоря Святославича с половецким ханом. Наверное, и тогда вот так же сверкала страшная молния в этой степи, и зарницы вырывали из темноты окрашенный кровью дикий ковыль да горький типчак. И, наверное, когда утихла стихия, сеча была уже позади, а луна, пробившись сквозь тучи, озарила бледные, полные сурового величия лица погибших витязей да орлов-стервятников, что бились за добычу.

Так рассказывается о финале битвы на реке Каяле в «Слове о полку Игореве» — могучем и дивном творении, которое по праву называют Песнью песен русской земли.

Одно поколение приходило на смену другому, немало гроз прошумело над землей, и уже почти восемь веков минуло с той поры, как вещий Боян рассказал о ратных походах Игоря, а поэма эта по-прежнему остается молодой, и не меркнут ее волнующие строки. Когда школьник, познав азбуку, принимается изучать родную литературу, он прежде всего знакомится со «Словом о полку Игореве». Поэт, историк, художник видят для себя в «Слове» тот животворный источник, который указывает ему дорогу в творческих поисках. Пушкин на смертном одре жалел не о собственной жизни, а о том, что не успел перевести «Слово» на язык своего времени. Творением всей своей жизни называл композитор Бородин оперу о походе Игоря, а Васнецов три десятилетия потратил на то, чтобы воплотить мечту своего детства — написать могучей силы полотно о павшем в битве, но не побежденном воинстве Игоря. Об этом и пойдет рассказ.

Автор «Слова» вполне определенно называет полем битвы долину реки Каялы. Но где она, эта «быстрая Каяла»?

По-разному отвечали на этот вопрос ученые. Одни считали, что это один из притоков Дона — Кагальник. Другие утверждали, что это река Кальмиус, впадающая в Азовское море. Третьи именовали Каялой речушку Макатиху — приток реки Голой Долины. Один из наиболее достоверных вариантов выдвинул ученый — историк В. Афанасьев. Тщательно изучив текст «Слова» и летописные источники — памятники, взаимно дополняющие друг друга, он пришел к выводу, что Каяла — это нынешняя река Быстрая, левый приток Северского Донца. В междуречье Быстрой и Калитвы (к юго-западу от нынешнего города Морозовска) и произошла битва Игоря с половцами...

Так ли это было на самом деле, покажет время. Но доводы В. Афанасьева представляются нам очень убедительными. И вот почему.

В «Ипатьевской летописи» запись о походе Игоря начинается с указания о том, что «Игорь, внук Ольгов, поеха из Новгорода месяца Априля в 23 день, во вторник, поимя с собой брата Всеволода». Случилось это, стало быть, 23 апреля 1185 года. В Путивле войско Игоря объединилось с дружиной Владимира и двинулось на юго-запад, через те места, где расположены ныне Сумы, Белгород, Волчанск, Изюм. В среду, 1 мая 1185 года, войско было свидетелем солнечного затмения, встревожившего ратников как дурное предзнаменование. Упоминание об этом есть в другой летописи — «Лаврентьевской», где сказано: «Месяца Мая в 1-й день, на память св. пророка Еремия, в среду на вечерни, бысть знамение на солнце, темно бысть вельми и сие бысть больше часа, яко и звезды видети... и бе видети зело страшно и ужаса исполнено знамение».

Если верить летописным источникам, от Новгорода-Северского до Изюма войско Игоря шло девять дней. Примерное расстояние этого пути — 360 верст. На дневной переход выпадает по сорок верст. Значит, полк Игоря был конным, имел небольшой обоз. У Изюма войско задержалось на два дня, пока подошли куряне. Столь длительный привал вовсе не был вызван замешательством, связанным с затмением (как полагают некоторые). Дурное предзнаменование не испугало Игоря:

Соединившись с курянами, «вступил тут Игорь-князь в злат стремень и поехал он широким полем». В ту пору близ Изюма действительно кончались дремучие леса и начинались степи. Даже приток Донца и селение у его устья с незапамятных времен и поныне названы Голой Долиной. Маршрут же похода и в «Слове» и в летописных источниках указан довольно определенно: «позрить синего Дона», а затем «поискать града Тмутороканя», находившегося в самом конце половецких степей.