Питер Хизер - Падение Римской империи

Требовалось также, чтобы послы были проинструктированы в отношении дипломатических тонкостей. Некоторые потенциальные камни преткновения были достаточно очевидны. Если вам доводилось передвигаться по той же дороге, что и Аттила, следовало сделать так, чтобы вы ехали позади него, а никак не спереди. Располагаясь лагерем рядом с его ставкой, вам надлежало проследить, чтобы ваши палатки не стояли на более высоком уровне, чем его. (Эти тонкости имели немаловажное значение, если учесть, что послы направлялись как раз в ставку Аттилы.) Максимин и Приск однажды допустили подобную оплошность, и им пришлось отбыть ни с чем {332} 332 О дороге см.: fr. 11. 2, р. 263; о палатках см.: fr. 11. 2, р. 251. . Однако не менее важным для римского посла было не уронить своего достоинства. Нежелательно, чтобы увидели, как он слоняется близ резиденции Аттилы в надежде попасться на глаза влиятельным гуннам. В этом заключались задача и линия поведения Приска, которой он следовал неукоснительно. То, что послы играли заранее определенные роли, прекрасно видно из его собственных слов, относящихся к первой встрече с Онегесием: «Объявив о том, что я буду обсуждать с ним те вопросы, с которыми мы намеревались к нему обратиться, — поскольку продолжительный визит не подобал Максимину, занимавшему официальный пост, — [Онегесий] удалился» {333} 333 Prisc., fr. 11. 2, p. 275. . Короче говоря, Приск выступал в роли посредника Максимина, чтобы придать достоинство и значимость самому факту присутствия римского посла; однако и он играл в этом действе свою немаловажную роль, поэтому был соответственно проинструктирован. Все это предоставлялоемуотличную возможность делать заметки для своего будущего труда.

Мы не знаем, сколько римлян тогда отправилось в путь. Рассказ Приска сосредоточился лишь на трех: это Максимин, сам Приск и их переводчик Вигила, который принимал участие в мирных переговорах после разгрома 447 г. {334} 334 Сохранившийся текст Приска, которым мы располагаем, представляет собой, по сути, совокупность разных по объему фрагментов. Они расположены в хронологическом порядке и переведены в Gordon, 1960, Ch. 3 (с комментариями), а также Blockley, 1983, frr. 11. 1–15. 2, чей перевод цит. ниже. За исключением особо отмеченных случаев, далее в тексте вплоть до конца главы приведены цитаты из Приска. . Вместе с ними ехали также два гуннских посла, Эдекон и Орест; последний был римлянином из Паннонии, который перешел на службу к Аттиле после того, как Аэций передал провинцию гуннам. Эти двое в сопровождении большой свиты прибыли в Константинополь в начале 449 г., чтобы поднять те вопросы, ответить на которые теперь должен был Максимин. Таков был темп челночной дипломатии в античности.

Выехав вместе из Константинополя в северо-западном направлении, два кортежа проследовали по главной военной дороге через Балканы. После 13-дневного пути, проделанного с хорошей скоростью, они достигли города Сердики, находившегося в 500 километрах от столицы Восточной Римской империи. Здесь римляне решили растопить лед взаимного отчуждения, устроив пирушку, для которой они купили у местных жителей баранов и быков. Все шло превосходно, пока дело не дошло до тостов: «Когда мы стали пить, варвары провозглашали здравицы в честь Аттилы, а мы — в честь Феодосия [восточноримского императора]. Однако Вигила заявил, что не подобает ставить рядом бога и человека, подразумевая, что Аттила — человек, а Феодосий — бог. Это возмутило гуннов, и постепенно они стали все больше преисполняться гневом и яростью». Немного находчивости, и положение было спасено: «Мы перевели разговор на другие темы и благодаря нашему дружелюбию успокоили их раздражение, а после того, как мы встали из-за стола, Максимин завоевал расположение Эдскона и Ореста, одарив их шелковыми одеждами и драгоценными камнями».

Снова установилась тишь да гладь, однако тут произошел один довольно странный инцидент — или таким он показался в то время. Когда гунны уже собирались вернуться в свои шатры, Орест заметил: он очень доволен тем, что Максимин и Приск не повторили ошибку, допущенную константинопольскими властями: те пригласили на обед Эдекона, а его, Ореста, — нет. Ни Приск, ни Максимин толком не поняли, что именно Орест хотел этим сказать, однако впоследствии смысл этого высказывания раскроется в полной мере {335} 335 Prisc., fr. 11.2, pp. 247–249. .

В течение следующих нескольких дней караван медленно продолжал свой путь на северо-запад через Балканы, минуя Петроханский перевал, в направлении Наисса. Там повсюду бросались в глаза свидетельства разгрома города гуннами в 441–442 гг. Обеим группам пришлось долго бродить вдоль реки за городскими стенами, прежде чем им удалось найти место для лагеря, которое не было усеяно костями убитых. На следующий день их полку прибыло: появились пятеро из семнадцати гуннских перебежчиков, по поводу которых Аттила заявил претензии Константинополю. Они были переданы Максимину Агинфеем, командующим римскими полевыми войсками в Иллирике. Все прекрасно понимали, что эти люди возвращались домой на верную смерть, поэтому данный эпизод должен был быть эмоционально окрашен; Приск отмечает, что Агинфей обращался с ними весьма учтиво. Близ Наисса дорога поворачивала на север, и кавалькада продолжила свой путь через лес и равнину к берегам Дуная. Здесь они обнаружили не прекрасные суда римского флота, о которых еще совсем недавно шла речь в указе от сентября 443 г., а лишь «варварских паромщиков». Те переправили кортеж через реку в челноках, каждый из которых был выдолблен из целого ствола дерева. Теперь для участников посольства наступил последний этап их путешествия. Еще 70 стадий (около 14 километров), затем еще один переход длиной в полдня, и, наконец, они подъехали к ставке Аттилы.

Тут произошел новый странный случай, на этот раз сопряженный с еще большими волнениями. Прибыв наконец к месту назначения, после почти месячного пребывания в пути послы были готовы приступить к исполнению своей миссии. Только они успели разбить лагерь, как прибыла группа гуннов, в составе которой, помимо Эдекона и Ореста, находился Скотта — еще один представитель ближайшего окружения Аттилы. Онегесий, потенциальный посредник входе переговоров, отсутствовал, уехав с одним из сыновей Аттилы. Само по себе это было скверно, однако дальше события развивались от плохого к худшему. Вновь прибывшие пожелали узнать, чего хотели послы, а когда римляне в ответ заявили, что их послание предназначено лишь для ушей Аттилы, уехали доложить об этом своему господину. Затем они вернулись, и, как сообщает Приск, на этот раз гуннские эмиссары «пересказали нам все то, из-за чего мы сюда явились в качестве послов, после чего велели уезжать как можно скорее, если нам больше нечего им сказать».