Питер Хизер - Падение Римской империи

Упоминания о гуннах, о которых пойдет речь, внезапно появляются в римских источниках в третьей четверти IV в. Проблема, которую влечет за собой чрезвычайно соблазнительная попытка отождествить этот народ с сюнну, заключается в следующем: между сообщениями китайцев и римлян лежит разрыв почти в 300 лет (с 93 г. н. э. по примерно 370 г.); при этом нужно учитывать и расстояние почти в 3500 километров. Более того, у гуннов, известных римлянам, форма политической организации полностью отличалась от той, что имели сюнну. После 48 г. н. э. обе ветви сюнну получили каждая своего Шань Ю, тогда как у гуннов, прибывших в Европу, имелось множество отличавшихся по рангу властителей и не было никаких признаков господствующей фигуры. Сохранившиеся этнографические описания — те, что имеются, также заставляют возражать против отождествления. Сюнну обычно собирали волосы в длинный «конский хвост»; гунны причесывались иначе. Обе группы использовали сходное оружие; при археологических раскопках в остатках их поселений обычно обнаруживают бронзовые чайники. Учитывая это, можно предполагать наличие некоторой связи между ними, но это, очевидно, не дает возможности прямо заявить, что сюнну начали движение на восток в 93 г. н. э. и продолжали путь, пока не достигли Европы под именем гуннов. Великая Евразийская степь огромна, но даже ее пересечение не может потребовать трехсот лет. Равным образом, как и у большинства кочевых народов, империя сюнну представляла собой конфедерацию, объединявшую маленькое ядро, состоявшее из сюнну, и множество других подчинявшихся ему групп. Предки наших гуннов, следовательно, могли входить в эту конфедерацию, даже не будучи «настоящими» сюнну. Однако даже если мы впрямь усматриваем некоторую связь между гуннами IV в. и сюнну I в., много воды утекло за триста лет, и события тех времен остаются покрыты мраком {161} 161 За этот каверзный вопрос брались многие исследователи, однако для введения в проблему порекомендуем Maenchen-Helfen, 1945 и Twitchett and Loewe, 1986, особенно 383–405. .

Римские источники также позволяют составить лишь самое общее представление о том, что же привело гуннов на окраины Европы {162} 162 Iord., Getica. 24, 123–126; ср. Vasiliev, 1936, где излагается сюжет. Комментарий, выполненный в XX в., см.: Bury, 1928. . С точки зрения Аммиана, достаточно было только подчеркнуть, что они были «жестоки сверх всякой меры» и «горели нечеловеческой страстью к разграблению чужой собственности». Сюжет, наиболее часто повторяемый в римских источниках, гласит, что гунны появились у врат Европы в какой-то степени случайно. Несколько гуннских охотников, искавших дичь, преследовали лань и, пробравшись через болота, увидели перед собой неизвестные им дотоле новые земли. Такого рода сюжет отзывается у комментаторов начала XX в., которые склонны считать, что гунны столетиями кочевали там и сям по Евразийской степи и просто-напросто забрели в какой-то момент на границы Европы. Но это предположение высказывалось до того, как антропологи поняли со всей очевидностью, что кочевники не перемещаются туда-сюда случайным образом, но движутся по кругу от одного четко определенного пастбища к другому. Учитывая, что права выпаса являются ключевым элементом в системе существования кочевников и что они чрезвычайно ревниво охраняются, перемещение с одной последовательности пастбищ на другую ни при каких обстоятельствах не могло произойти случайно.

К несчастью, мы можем лишь догадываться о мотивах, стоявших за решением гуннов переместить центр сферы их действий к западу. Сюжет с ланью заканчивается тем, что охотники рассказывают остальным гуннам о чудесах обнаруженных ими новых земель, и Аммиан также отмечает мотив экономической выгоды. Предположение о том, что внимание гуннов привлекли плодородные территории северных берегов Черного моря, выглядит вполне правдоподобно. Пастбища западных степей, хотя и не столь протяженные, весьма хороши; они привлекали немало различных групп кочевников в течение многих лет. Область к северу от Черного моря занимали общины, зависимые от Римской империи; разного рода экономические отношения со Средиземноморьем приносили им выгоду, и нет оснований сомневаться в том, что гунны также ощутили его зов. В то же время кочевые племена позднейших периодов (о них мы знаем больше) часто стремились к перемещению на западную окраину степи с целью удалиться от более могущественных кочевнических племенных союзов, действовавших на территориях, расположенных ближе к Китаю. Авары, двумя столетиями позже оказавшие на историю Европы воздействие, во многом сходное с тем, что имело место со стороны гуннов, искали убежища, которое было бы вне досягаемости для западных тюрков, и именно по этой причине появились на берегах Черного моря. Сходным образом в конце IX в. кочевники-мадьяры проникнут на территорию Венгрии, поскольку другая группа кочевников — печенеги — сделала их жизнь на лежащих значительно дальше к востоку территориях невыносимой. В случае гуннов у нас отсутствуют доказательства как негативной, так и позитивной мотивации, однако мы не можем сбрасывать данный фактор со счетов. На востоке в конце IV в. из Северной Индии в сторону Великого шелкового пути продвигались гупты, а в период с начала до середины V в. на территории между Каспийским и Аральским морями господствовали гунны-эфталиты. Еще в 350-х гг. эта реконфигурация баланса власти вызывала отклик далеко на востоке, в степи, заставив хионитов двинуться к границам Персидской империи, к востоку от Каспийского моря {163} 163 Для знакомства с историей хионитов и гуптов см.: Encyclopaedia Iranica: Yarshater (1985–2004, продолжающееся издание). . Возможно, это также сыграло свою роль в решении гуннов перенести свои пастбища к западу.

При всей таинственности происхождения гуннов и причин, двигавших ими, не может быть никаких сомнений в том, что они стояли за стратегическим переворотом, приведшим готов на берег Дуная летом 376 г. Обычно считается, что в этот момент готы бежали от гуннов, внезапно вторгнувшихся всей массой на берег Черного моря. Далее, полагают, что эти гунны буквально дышали в затылок готам, которые боролись за Дунай в надежде обрести безопасное убежище в империи, и что после того, как готы достигли римской территории, гунны немедленно стали господствующей силой на придунайских территориях. Эти положения, артикулированные в большей или меньшей степени, можно найти в большинстве современных изложений: внезапно появляются гунны (375–376 гг.); готы в панике бегут в империю (376 г.); гунны начинают господствовать близ Дуная (с 376 г.).

Эта модель основывается на сообщениях Аммиана, который рисует чрезвычайно убедительную картину паники, охватившей готов: «Среди остальных готских племен широко распространилась молва о том, что неведомый дотоле род людей, поднявшись с далекого конца земли, словно снежный вихрь на высоких горах, рушит и сокрушает все, что попадается навстречу». Нам следует, однако, не обращая внимания на риторику, разобраться, что же на самом деле сообщает Аммиан. Первым делом подчинив аланов, гунны далее напали на готов-грейтунгов. Германарих, возглавивший сопротивление последних, в конце концов сдался и, по-видимому, пошел на добровольное заклание в ходе ритуального жертвоприношения, дабы уберечь свой народ {164} 164 Amm. Marc. XXXI. 3. 2: «Он положил конец страху перед великими опасностями добровольной смертью». . Само изложение Аммиана не слишком заслуживает доверия, но привычка считать политическое руководство ответственным за судьбу той или иной группы (подтверждаемая свидетельствами нескольких древних обществ) интересна. Когда наступали трудные времена, в этом видели божественное знамение: считалось, что старый вождь оскорбил богов, и для того, чтобы умилостивить их, его надо принести в жертву. Германариху наследовал Витимир, который продолжал войну, но в конце концов погиб в бою.