Питер Хизер - Падение Римской империи

Не все римляне позднеантичной эпохи были до такой степени сосредоточены на образовании и его важности, как Симмах, но все соглашались с тем, что оно помогало человеку не только понять, в чем заключается добродетель, но и убедить окружающих в правильности своего мнения. Иными словами, это было то, что позволяло руководить остальными людьми.

Как и следовало ожидать, обладание столь важным и желанным преимуществом налагало серьезную ответственность. Человек, подготовленный повелевать, должен был делать это. Он мог участвовать в составлении справедливых законов, с подобающей честностью исполняя высокую должность, или, если подходить менее формально, просто являть образец для общества своим поведением. В римском обществе считали, что не следует властвовать над другими, пока не научишься властвовать собой. Образованный человек был также обязан служить взрастившей его литературной традиции. Изучать древние тексты, время от времени самому появляясь в новых изданиях и комментариях, предполагалось на протяжении всей жизни, что Симмах и его друзья и были счастливы делать. В письмах упоминается его труд о «Естественной истории» Плиния Старшего и сочинение одного из его ближайших друзей, Веттия Агория Претекстата, являвшегося знатоком философии Аристотеля. Рукописная традиция большинства классических текстов сохранила комментарии на полях, делавшиеся римскими нобилями, а затем снова и снова копировавшиеся в течение столетий средневековыми переписчиками.

По-видимому, важнее всего то, что представитель образованной элиты должен был поддерживать добрые отношения с людьми своего круга. Во многих отношениях письма Симмаха глубоко разочаровывают. Он жил в интересное время, знал все о каждом сколь-либо заметном лице, переписывался с большинством из них. Но о текущих событиях в письмах сообщается крайне редко. В результате отчаявшиеся историки зачастую просто пренебрегают ими: «Никогда ни один человек не писал так много, сказав при этом столь мало». В действительности же Симмах имел свое мнение, и весьма определенное, но дело в другом. Важность его писем для истории состоит в их совокупности и в том, что мы узнаем из них о ценностях позднеримской элиты, а не в том, что они сообщают или нет о конкретных событиях. Письма показывают, что римская элита являлась носительницей особой привилегированной культуры и стремилась держаться вместе при любых обстоятельствах. Их объединяла та идея, что они являются распространителями и реципиентами этой культуры, относящимися к сообществу, где каждый, по несравненному выражению Маргарет Тэтчер, — «один из нас». Здесь действовал сложный этикет. Первое письмо кому бы то ни было являло собой нечто вроде персонального визита. Неспособность написать без серьезного повода могла вызвать подозрения или неприязнь. Коль скоро переписка устанавливалась, то молчание могли счесть извинительным из-за болезни адресата или его близких и из-за бремени служебных обязанностей. Довольно странно, но, отъезжая из Рима, человек должен был заранее предупредить об этом. Только после этого корреспондент мог отвечать ему. Раз установившись, переписка могла служить самым разным целям (примерно в 200 посланиях Симмаха имеются рекомендации), но самой главной целью было поддержание отношений само по себе {18} 18 Извинения см.: Symm. Epist. III. 4. Многое в отношении господствовавшего тогда этикета прояснено в работах: Matthews, 1974; 1986; Bruggisser, 1993. .

Многое в том мире и его культурных посылках оказалось бы близко Юлию Цезарю. Именно благодаря контактам с Грецией, где интеллектуалы создавали изощренные общественно-политические теории начиная с середины I тысячелетия до н. э., римская культура усвоила большую часть представлений Симмаха и его круга о воспитании. Многое из этого уже не было новостью во времена Юлия Цезаря. Цезарь, будучи сам писателем и оратором, жил в обществе, где искусство такого рода высоко ценилось. Цицерона, одного из величайших латинских ораторов, представителя канона четырех, Симмах и его друзья в IV в. изучали с таким же усердием, что и современники Цезаря. Можно предполагать, что после четырехсот лет углубленного изучения ограниченного объема материала правила композиции в различных жанрах латинской литературы стали более сложными, чем во времена Цезаря. Однако основная идея осталась той же самой. Одинаково близким для обеих эпох было представление о том, что элиту отличает изысканное образование и что ей судьбой предназначено повелевать человеческим родом {19} 19 О Цезаре см.: Adcock, 1956. Библиография о Цицероне необъятна, см., впрочем, для примера: Rawson. 1975 Fantham, 2004. .

Цезарь вполне узнал бы чернь, которая в IV в. по-прежнему составляла огромное большинство населения Рима. Она упоминается в письмах Симмаха только вскользь, но видно, что для ее удовлетворения и предотвращения социальной нестабильности требовалось обеспечивать то же, что и прежде, — panem et circenses, хлеб и зрелища. Однажды во времена Симмаха из Африки не привезли хлеб, и безземельные плебеи разозлились; точно так же они поступили при его отце — с вполне достаточным основанием, — когда обнаружилась нехватка вина. Римский способ изготовления подводного бетона предполагал использование вина. Симмах-старший курировал строительные работы, при которых применялась эта смесь. Простолюдины узнали об этом. Употребление для изготовления бетона вина, когда им его не хватает, — они сочли это достаточным поводом для волнений {20} 20 О продовольствии см.: Amm. Marc. XXVII. 3. 8–9; о вине: XXVII. 3. 4. . Отцу Симмаха пришлось покинуть город.

Стремление добиться того, чтобы народ был доволен, видно в тщательной подготовке отцом Симмаха игр, которые предстояло дать его сыну по случаю вступления в сословие сенаторов. Цезарь давал такие игры несколькими столетиями ранее. Среди прочего для их проведения Симмах заполучил семь шотландских охотничьих собак — вероятно, волкодавов — и (благодаря связям на границе) двадцать рабов, которые группами по пять человек образовали экипажи четырех колесниц на ипподроме. Все это являло собою сложное театральное действо, но в письмах выглядит как череда неудач, даже если некоторые из них не вызывали особого раздражения. С куда большим недовольством пишет Симмах в одном из посланий о том, как ему пришлось платить таможенные пошлины за медведей, которых он ввозил из Северной Африки (Epist. V. 62). Более неприятно, что труппа театральных и цирковых артистов, нанятых на Сицилии, «потерялась» на побережье Неаполитанского залива, где они, по-видимому, слегка подрабатывали, прежде чем агент Симмаха сумел разыскать их и спровадить в Рим (Symm. VI. 33; 42). Выступления испанских скакунов особенно понравились зрителям, когда он устраивал игры как консул десятилетием ранее, и Симмах воспользовался своими связями в Испании, чтобы достать там несколько таких коней для. сына. К несчастью, только одиннадцать из шестнадцати выдержали путь, что разрушило возлагавшиеся на них надежды. (Требовалось по четыре лошади на четыре колесницы на бегах {21} 21 Symm. IV. 58–62; V. 56. .) Наши последние сведения о Симмахе как устроителе состязаний в цирке являют и вовсе отчаянную картину. Как сообщается в письмах, произошла задержка, и поскольку уцелевшие крокодилы отказывались принимать пищу, обеспокоенный Симмах настаивал, чтобы игры были устроены прежде, чем несчастные животные умрут от голода (Epist. VI. 43). Таким образом, оборотная сторона роскошных зрелищ представляла собой полный хаос — как и во времена Цезаря.