Иван Ле - Хмельницкий (Книга третья)

- В середине зимы богослужение такое, как во время престольного праздника, батько Данило, - удивленно говорили полковнику джуры, казаки.

Не ожидал он такого проворства у молодой шляхтянки. В этом чувствовалась рука не только самой распущенной кумушки. Присутствие ее здесь вносит сумятицу, сказывается на дисциплине полка.

- Что будем делать, пан полковник? Сотник Иван Нечай не пожалел двух десятков казаков для сопровождения гетманской дочки. Карпо, побратим гетмана, неотлучно находится при ней. Говорят, какой-то жолнер тут вертится вокруг нее...

- Жолнер? Какой еще жолнер, где он?

- Будто бы один из шляхетных слуг, присматривающих за детьми гетмана. Чтобы развлечь дочь гетмана, сотник решил устроить такой парад, какой пан Тетеря устроил для детей Хмельницкого во время новогоднего праздника в Чигирине.

Нечай не понял: шутит или издевается над ним казак? Старался сам разобраться в том, что тут происходит.

- Чепуху городите, хлопцы, решили подтрунить надо мной. Передай Шпаченко, чтобы повременил с судом над панами шляхтичами, - приказал он джуре. - Отложим до первого понедельника великого поста. Да следите за тем, что творится в Баре, и за спокойствием в селе. Прозеваем - головами можем поплатиться. Пан Калиновский, вижу, не забыл о своем позорном поражении и о нашей победе над ним.

Нечай незаметно выехал с улицы на площадь, остановил сопровождавших его казаков, чтобы не вспугнуть людей. Издали увидел проходившую вместе с девушками улыбающуюся Гелену. И человеческая зависть закралась в его душу. Какая краснянская девушка могла бы так игриво закинуть свою головку? Разве только одна...

Полковник вздохнул, соскочил с коня и отдал поводья джуре.

- Айда, хлопцы, в канцелярию полка! Мне что-то не нравятся эти праздники.

И все же он направился к праздничной толпе. Подошел к девушкам, проводив глазами Гелену до самой хаты Кушнирихи.

24

А в доме Кушнирихи готовили обед. Возле печи хлопотали четыре женщины, стряпавшие праздничные кушанья. На сковородах в гусином жиру пыхтели блины, пахли пампушки с чесноком в макитрах, на противнях дымились жареные гуси.

Войдя в комнату, Гелена услышала разговор двух девушек: конопатая дочь Кушнирихи и опечаленная красавица сиротка, воспитанница казненного недавно подсудка.

- Да ты не горюй, паненка Томилла... - успокаивала девушка. - Он ведь тебе не отец и даже не отчим.

- Хотя и не отец, прошу... Но пан заменил мне родного отца. Он мог умереть, как и все люди, а не болтаться на виселице, как разбойник и грабитель.

- Молись за него, паненка.

- Уважаемая паненка, не до молитвы мне сейчас. Думаю о том, как бы свою душу спасти...

Гелена прислушивалась к разговору девушек и, по привычке, как будто искренне, расцеловалась с обеими. Даже Томилла, напуганная недавними событиями, почувствовала ее теплоту.

- Боже мой, мне даже завидно, что вы шепчетесь о чем-то? Не о файных ли казаках? А впрочем... масленица уже прошла, разве что какому-нибудь колодку нацепим, - промолвила Гелена.

Дочь Кушнирихи засмеялась в ответ. У Томиллы повеселели голубые глаза, в уголках губ появилась чуть заметная улыбка. Заполнив комнату, ввалились женщины, зашумели, словно на свадьбе. Одна из них сказала, как хозяйка:

- А ну-ка, женщины, кто еще не заквасил свою душу, как капусту на зиму, давайте развеселим девчат! Паненка Томилла до сих пор еще скорбит, словно только что с кладбища пришла. Стефа, обрадуй паненку Томиллу, это же о ней так заботился пан Иван...

Когда Гелена собралась уходить, хозяйка коснулась ее плеча и, как своей, сказала:

- Останься, дочка, развлечем сироту!

Гелена подошла к Томилле, как к своей родственнице, взяла ее холодную руку своими обеими. В судьбе сироты она увидела и свою судьбу. Веселого настроения как не бывало, несмотря на старания говорливых женщин. На подчеркнуто украинском языке обратилась к несчастной сироте:

- Поверь мне, паненка Томилла, я желаю тебе счастья. Я польская шляхтянка, осиротевшая в детстве и искалеченная в девичестве. Считаюсь дочерью самого Хмельницкого, давно отслужив панихиду по своим родителям. Советую и тебе, милая сестрица, не отказываться от счастья, если оно в этом доме светит тебе небесной звездой...

- Добрая паненка так ласкова со мной, что я...

- Не будем говорить об этом, Томилла. Считай меня своей союзницей, и если б... - Гелена предусмотрительно оглянулась.

Они остались только вдвоем, и благодарная паненка Томилла с девичьей наивностью тянулась к Гелене, как к своей единственной подруге на этом казацком празднике.

- Прошу милую паненку, что я должна сделать?

Гелена засмеялась, словно они шутили, потому что в это время кто-то заглянул в комнату, приоткрыв дверь. Затем она поцеловала Томиллу в порозовевшую щечку с вызывающей зависть очаровательной ямочкой.

- Не ради хлопского праздника приехала и я сюда. Давай попытаемся вместе вырваться отсюда, но только надо веселой быть, иначе ничего не выйдет... Этот пан, прошу выглянуть в окно, меня бардзо интересует. Кто он?

- Ах, тен... Это же полковник Нечай.

- Нечай? - переспросила Гелена. - Об этом храбром казаке столько я наслышана от людей.

- Моего названого отца казнил на виселице...

- Страшный человек. Но и время какое, сестрица моя! Нечай...

Шинкарка снова вошла в комнату, услышав со вздохом произнесенное имя полковника.

- Полковник обещал заглянуть к нам, девоньки мои! Паненка Томилла благодарить бы должна... Полковник добрый к ней.

- А что я должна делать, уважаемая пани, чтобы выразить ему свою благодарность?

- Пригласить пана полковника к столу или хотя бы прицепить ему колодку.

- Я? - с ужасом спросила девушка.

Шинкарка многозначительно кивнула головой. В это время к Томилле подошла и Гелена, сообразив вдруг что-то.

- Верно, моя милая. Ах, как бы это пригодилось в жизни! - промолвила она и сделала паузу, ожидая, покуда выйдет из комнаты хозяйка. Тогда живо подскочила к девушке, начала шептать ей на ухо: - У казаков есть такой обычай: если паненка в эти дни прицепит какому-нибудь парню колодку, то он весной пришлет к ней сватов. Какую-нибудь ленточку молча прицепила бы ему и усыпила этим других! Только заставила бы себя сказать такие слова: "Хлеб-соль пану полковнику..."

На дворе полковника окружили сотники, джуры, казаки и мещане. Он хвалил своего брата, что принял дочь гетмана, как заведено, в Красном. Ни виселиц, ни жалоб со стороны шляхтичей, да и церковь открыли.

Краснянские жители почтительно расступились, давая дорогу сироте Томилле. Она побледнела, и это неудивительно: ведь полковник дарил ей жизнь, - как же не поблагодарить за это.

Паненка робко поклонилась полковнику, как это делают невесты, приглашая на свадьбу. В руке у нее заблестела ярко-желтая лента, только что снятая с праздничного наряда Гелены. Она шагнула к полковнику, а он, словно заколдованный, смотрел на ее щеки с ямочками, на дрожащие губы, в глубину печальных глаз и млел от неожиданности. Он даже не противился, когда она привязывала к его сабле ленту и чуть слышно произнесла заученное поздравление: