Фаина Гримберг - Рюриковичи или семисотлетие «вечных» вопросов

Книга Мазона имеет посвящение: «Моим слушателям, оппонентам и сотрудникам по college de France (1937–1939)»… Не знаю, какими были указанные годы для «слушателей, оппонентов и сотрудников» Андре Мазона; зато все мы знаем, какими были эти годы для советских филологов и историков…

Но вот:

«Если и существует произведение, относительно которого суждения историков непоколебимы, то это «Задонщина», прославляющая великого князя московского Дмитрия Ивановича Донского, одержавшего в 1380 году победу над татарами на Куликовом поле. Но увы, господствует мнение о том, что Задонщина — всего лишь посредственное сочинение XV века; в основе своей представляющее нечто вроде плагиата Слова о полку Игореве. Таким образом достоинства Задонщины сводятся лишь к тому, что самим фактом своего существования она придает некий дополнительный блеск уникальному шедевру русского средневековья и, в сущности, даже и служит подтверждением подлинности этого шедевра, своего рода неоспоримым аргументом, при содействии которого побиваются скептические умы (если таковые вообще еще остались).

Слово, как известно, повествует о неудавшемся военном походе князя Новгород-Северского Игоря на половцев; Ипатьевская летопись относит этот поход к 1185 году, а Лаврентьевская — к 1186. Положено считать, что автор Слова был современником самого события. Но автор этот продолжает оставаться неизвестным; и нет ни единого упоминания, ни малейшего намека на его сочинение во всей русской литературе, вплоть до конца XVIII века. Кроме того, единственный рукописный вариант текста нам не доступен; сборник из коллекции Мусина-Пушкина, в котором этот текст содержался, исчез во время московского пожара, и нам приходится довольствоваться несовершенным первым изданием 1800 года. Вразумительный перевод текста, опубликованного в этом издании, так и не удалось подучить, несмотря на все приложенные старания, упорство и изобретательность…

Итак, данное произведение предстает перед нами во всей полноте неясностей и странностей. И что самое прискорбное: ни один памятник древнерусской литературы на протяжении семи веков не может быть с ним сопоставлен… За исключением именно Задонщины, которая якобы является всего лишь жалким подражанием… Вот она, уверяют нас, несчастная судьба России. Киевская культура вызвала расцвет самобытной поэзии, которая несомненно могла бы встать в один ряд с поэзией высокоразвитых культур Запада: провансальской, французской, германской. Но татарское нашествие захлестнуло страну, монастыри были сожжены и разграблены; ужасающий вандализм каким-то необъяснимым чудом пощадил жития, летописания, поучения, хождения, хозяйственные записи; но к поэтическим творениям завоеватели оказались совершенно безжалостны, и потому уцелело одно лишь уникальное Слово — предмет не только нашей радости и гордости, но и нашей печали при мысли о том, сколько других поэтических творений было утрачено навсегда…

Итак, Слово предстает перед нами во впечатляющем одиночестве.

Рукопись исчезла навсегда, текст полон неясностей; к тому же это, оказывается, единственный, уникальный, не имеющий аналогов во всей совокупности литературных памятников текст… Как все это странно и даже и непонятно. Потому и среди русских ученых, последователей энциклопедических традиций научного познания (имеются в виду французские «энциклопедисты»: Дидро, Д’Аламбер и др. — Ф.Г .), нашлось несколько человек, выразивших свое удивление, неуверенность и даже сомнения в подлинности Слова. Историки русской литературы упоминают из них теперь одного лишь Каченовского, оставляя в стороне мнения графа Н. П. Румянцева, Беликова, Давыдова и Сенковского; и с выгодой для себя используя сдержанность Шлецера, митрополита Евгения (Болховитинова. — Ф.Г. ) и К. Аксакова…»

Ну что ж, теперь остается только дождаться выхода в свет на русском языке книги Мазона (а хорошо бы заодно иметь в компактно, что называемся, опубликованном виде и сочинения других скептиков: М. Успенского, того же А. А. Зимина, Леже, Фрчака и др.; то есть, чтобы не рыться, не выискивать, чтобы все можно было прочитать на русском языке); так вот, хорошо бы иметь такой большой сборник, или, пожалуй, одного не хватит, — два, а то и три-четыре; и пусть будет общее название; такое, например: «Слово — памятник XVIII века»… И вот тогда каждый, интересующийся проблемой, сможет, сопоставляя мнения и доводы, решать для себя, кто прав…

На этом мажоре возможно было бы и закончить рассказ о Слове, но все-таки придется этот рассказ еще продлить. Поскольку фальшивки, «нечто доказывающие», все еще продолжают появляться. По-прежнему актуален вопрос о «древнерусской древности», о «корневом» ярком язычестве, которое в «новооткрытых памятниках» будет противостоять («успешно», если выражаться в стиле Приймы) скупым и сухим свидетельствам летописей и хроник… Распад СССР вызвал новый всплеск «поисков доказательств древности происхождения» (и прибавьте сюда поиски «доказательств своих неоспоримых прав на те или иные территории»), В отношении разного рода составлявших бывший СССР подобные «поиски» трактуются как «пробуждение национального самосознания»; но когда речь заходит о совершенно аналогичных и в данной стрессовой ситуации естественных русских поисках, немедленно инкриминируются шовинизм и национализм… Хотя, в сущности, в основе всех попыток создания на территории бывшего СССР государственных образований, руководимых религиозно-шовинистической идеологией, лежит попытка реализации подобной «мономодели» в Израиле, искусственно образованном ближневосточном государственном образовании…

Здесь нельзя не сказать об одной из наиболее популярных современных фальшивок, за последнее время переизданной несколько раз. Разумеется, это — снова и снова — пресловутая «Влесова книга», те самые — вкупе с «Песнями птицы Гамаюн» — «Русские Веды» Буса Кресеня (А. И. Асова)… Есть все основания полагать, что «Влесову книгу» придумали и написали ее «открыватели и публикаторы» — журналист, живший в эмиграции во Франции Ю. П. Миролюбов, и С. Я. Парамонов (псевдоним — «С. Лесной»), вынужденный уехать из Киева в 1943 году при отступлении немецких войск, оккупировавших город (в чем заключалось его сотрудничество с оккупантами, мне узнать не удалось); судьба эмигранта забросила его в Австралию. Именно ему принадлежит сомнительная честь первых изданий «Влесовой книги» и комментариев к ней… «Влесова книга» имеет все приметы и признаки фальшивки, «призванной доказать»… Здесь и «сплошной вопль к единению Руси» и утверждение того, что «понятие Руси гораздо шире…» Здесь и истории о языческих богах и богинях в стиле Попова, Чулкова и «Древней религии славян» Г. Глинки… Здесь же — удивительная история обнаружения и новой потери (навеки!) дощечек с записями, сделанными «древнейшим русским алфавитом» — «влесовицей». Как хорошо, что Миролюбов успел переписать «влесовицу» прежде, чем замечательные дощечки были утрачены навсегда. Благодаря этому «подвигу» Миролюбова, я сумела убедиться, что пресловутая «влесовица» очень похожа… на «особливый алфавит», который был «изобретен» моим знакомым болгарским студентом Мишо Панайотовым для «шифрованной» переписки с любимой девушкой Ваней. В основе Мишиного незатейливого «изобретения» была, разумеется, кириллица, та самая, что естественным образом оказалась и в основе (еще более незатейливого, кстати) «изобретения» Миролюбова и Парамонова…