Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы

«— Вы сами тоже инженер?

— Нет, я филолог.

— Филолог? Здесь держат даже филологов?

— Вы спросите, кого здесь не держат? Здесь математики, физики, химики, инженеры-радисты, инженеры по телефонии, конструкторы, художники, переводчики, переплетчики…»

В другом месте своего романа Солженицын пишет:

«Все эти шарашки появились с девятьсот тридцатого года, как стали инженеров косяками гнать. Первая была на Фуркасовском, проект Беломора составляли. Потом — рамзинская. Опыт понравился. На воле невозможно собрать в одной конструкторской группе двух больших инженеров или двух больших ученых: начинают бороться за имя, за славу, за сталинскую премию, обязательно один другого выживет. Поэтому все конструкторские бюро на воле — это бледный кружок вокруг одной яркой головы. А на шарашке? Ни слава, ни деньги никому не грозят. Николаю Николаичу полстакана сметаны и Петру Петровичу полстакана сметаны. Дюжина медведей мирно живет в одной берлоге, потому что деться некуда. Поиграют в шахматишки, покурят — скучно. Может, изобретём что-нибудь? Давайте! Так создано многое в нашей науке! И в этом — основная идея шарашек».

Лев Копелев попал в шарашку в 1947 году. Вот как он пишет об этом феномене:

«…Образованные люди теперь вот как нужны. Из Германии понавезли целые заводы и лаборатории, горы технических документов. И сейчас изо всех лагерей сюда гонят специалистов для шарашек. Это особые КБ или институты, в которых главная рабсила — зеки. Рамзин и Туполев командовали шарашками.

…Все придумано очень просто. Профессора, инженеры высших разрядов, изобретатели — народ балованный. Им большие деньги положены, персональные ставки, академические пайки. В таких условиях иногда и погулять захочется в ресторане с девицами или на даче с законной супругой. И в отпуск ехать не раньше августа, не позже сентября, да чтобы на Южный берег или в Сочи-Мацес- ту. На воле голова редко бывает занята одной работой. Там всякие посторонние мысли лезут, и заботы, и мечты. О бабах, о карьере, о квартире, о даче, о склоке с коллегой, о детях, родственниках, друзьях, знакомых…

Значит, на воле инженер не может работать в полную силу и через силу. Работяга, тот с помощью парткома-завкома еще вытягивает на стахановца, — за него думают другие; его дело только рогами упираться и не мешать другим чернуху раскидывать. Он и даст сколько велят, хоть сто, хоть двести, хоть тысячу процентов. Для этого ни ума, ни совести не надо. А вот с тем, кто мозгами шевелит, у кого душа живая и даже может быть что-то вроде совести, — дело сложнее. Да еще если он много о себе понимает, думает, что он умнее своих начальников.

Такому уже могут помочь только родные органы. Берут его за шкирку, волокут на Лубянку, в Лефортово или Сухановку — признавайся, блядь, на кого шпионил, как вредительствовал, где саботировал… Спустят раз-другой в кандей с морозцем, с водой. Надают по морде, по заднице, по ребрам, но так, чтобы не убить, не искалечить, но чтобы ему и боль, и стыд, чтобы почувствовал, что он уже не человек, а никто и они могут делать с ним все, что хотят. Прокурор ему объяснит статьи, пообещает вышку. Следователь грозит, если не признается, посадят жену.

А потом, после всего этого, дают ему великолепную десятку. Иному слабонервному и пятнадцать, и двадцать лет покажутся подарком, нечаянной радостью. И тогда его утешат: старайтесь, можете заслужить досрочное освобождение и даже награды. Берите пример с таких, как Рамзин, докажите, что искренне раскаялись, что ваши знания, умения полезны Родине, — и все прежнее вам вернется, и даже еще больше получите…

Вот так и готовят кадры для шарашек. Там наш брат работает по-настоящему, с полной отдачей. Никаких выходных. Отпуск — иностранное слово. Сверхурочные часы — одно удовольствие; все лучше, чем в камере припухать. Мысли о воле, о доме отгоняешь, от них только тоска и отчаяние. И работа уже не повинность, а единственный смысл жизни, замена всех благ, всех утех. Работа — и лекарство, и дурман…

В лагере говорят: «Труд сделал обезьяну человеком, а человека — ишаком». Работать в лагере — значит ишачить, горбить, упираться рогами. И чтобы не «дойти», не «поплыть», не заработать «деревянный бушлат» — надо сачковать, кантоваться, туфтить, чернуху заправлять, филонить, мастырить…

А на шарашке все наоборот. Тебя там по имени отчеству величают, кормят прилично, лучше, чем многих на воле; работаешь в тепле; спишь на тюфяке с простыней. Никаких тебе забот — знай только шевели мозгами, думай, изобретай, совершенствуй, двигай науку и технику…»

Ко всему этому надо добавить, что над каждым заключенным шарашки постоянно висела страшная угроза — за малейшую провинность его могли отправить в лагерь, отбывать там свой срок, как правило, от десяти до двадцати пяти лет…

До сих пор, уже в XXI веке, у нас мало кто знает о том, что без интеллектуального ГУЛАГа не смогли бы мы создать свое ядерное оружие еще при жизни Сталина. Это — отнюдь не преувеличение. Известный историк, специалист по сталинским временам Б. Илизаров пишет:

«Никто иной, а именно Сталин сделал открытие, что если поставить человека, особенно талантливого, на грань жизни и смерти, он сможет совершать творческие и трудовые подвиги. И сотни тысяч творцов прошли через бериевские «шарашки», лагеря, тюрьмы, «чистки» и действительно создали советскую, а точнее сталинскую науку, технику и даже культуру. В годы сталинщины практически все население СССР было поставлено на грань. Отсюда бешеные темпы строительства «социализма» и даже успехи в войне».

Но вернемся к нашему разговору о ядерном молохе.

Как известно, за атомной гонкой последовала водородная. Сталин успел ее захватить и увидеть первые конкретные результаты. В ноябре 1952 года американцы первыми провели испытание водородного устройства. Это была еще не бомба, а 50-тонный куб с двухэтажный дом, с длиной ребра 7,5 метра. Испытания прошли успешно. Сила взрыва в одну тысячу раз превышала мощность атомной бомбы, сброшенной на Хиросиму. Человечество вплотную подошло к порогу, переступив который оно может уничтожить все живое на нашей планете. Тем не менее темп смертельной водородной гонки только нарастал. В августе 1953 года мы взорвали первую в мире водородную бомбу (а не устройство, как американцы).

Наверное, нам очень повезло, что мы сумели взорвать свою первую водородную бомбу уже после смерти Сталина, причем вскоре после успешного испытания американского водородного устройства. Вполне возможно, что известие о том самом американском взрыве и доконало нашего вождя.

Здесь стоит вспомнить, что агония Сталина началась сразу после того, как американцы взорвали атомную бомбу в 1945 году. По нашему вождю они ударили еще больнее, чем по японцам. Собственно, для этого американская бомба и предназначалась! После этого Сталин был вынужден отказаться от своей самой заветной мечты — от притязаний на мировое господство. Ведь сразу после войны, если не весь мир, то вся Западная Европа лежала перед ним обессиленная и обескровленная, а страны Восточной Европы, оккупированные нами, стали прекрасным плацдармом для дальнейшего продвижения наших несметных армий на Запад. В то время эта идея просто носилась в воздухе. Тогда не было в мире силы более могущественной, чем Советская Армия. Но американская атомная бомба оказалась сильнее! Сталин был в отчаянии. Но постепенно начал приходить в себя, его прежние мечты снова овладели им, поскольку мы стали быстро-быстро создавать свое ядерное оружие. После того как нам это удалось, Сталин явно приободрился. Его последнее официальное выступление, состоявшееся в октябре 1952 года на 19-м съезде партии, было посвящено только его агрессивной внешней программе. И тут же, в ноябре того же года, грохнуло американское водородное устройство! Не в ответ ли на речь Сталина на партийном съезде?! Снова были развеяны надежды нашего вождя на возможное первенство в гонке ядерных вооружений. Вот если бы он получил нашу водородную бомбу немного пораньше, то, вполне возможно, начал бы третью мировую войну, победно размахивая ею, поскольку на Западе ее еще не было. Он чуть-чуть не успел… Есть историки, которые считают, что спланированное им на середину марта истребление еврейского населения (сначала его элиты) в Советском Союзе вполне могло стать прелюдией новой мировой войны. Тогда западные посольства уже собирались покидать Москву. Что ж! Сталин вполне мог рассчитывать, что в ответ на его геноцид против советских евреев он встретит военный отпор с Запада и тем самым получит как бы легальное оправдание своей агрессии в Западной Европе. В таком случае ему ничего не стоило бы свалить все с больной головы на здоровую: объявить, что это Запад на нас напал!