Федор Успенский - История Византийской Империи VI – IX вв. Том 2.

Патриарх был заточен сначала в Иерию, а потом на Принкипо. На освободившуюся кафедру возведен был 16 ноября того же года священник церкви свв. Апостолов, славянин происхождением, евнух Никита. Это первый случай, отмеченный византийской летописью, проникновения славянского элемента в самые высокие слои греческой иерархии. Он оставался на престоле до 780 г. и как иностранец не пользовался хорошей славой среди греков. Но мы должны думать, что в нем император желал иметь сторонника своей политики, который притом же, не имея связей среди византийского общества, легче мог поступиться в угоду царю теми церковными обычаями и теми привилегиями, которые для него, как для недавно приобщившегося христианской культуре, не могли представляться особенно дорогими.

Ссыльного патриарха ожидали еще новые мучения. Год он содержался на Принкипо, как против него вновь началось дело, которое ведено было при необычайной обстановке. По-видимому, добыты были новые данные по тому же делу о Девятнадцати вельможах, или, может быть, раскрыты новые преступные с точки зрения правительства действия бывшего патриарха — это не совсем ясно. Но все дело получило чрезвычайно неожиданный оборот. Драматический рассказ Феофана состоит в следующем: «В 766 г., в месяце октябре, доставлен был с Принкипо лжеименный патриарх Константин и подвергнут был такому тяжелому телесному наказанию, что не мог после того идти, и его принесли на носилках в церковь св. Софии. Был при этом царский асикрит, или чин императорского приказа, имевший письменное изложение его проступков. По царскому приказу собрано было в храме население столицы и вслух всех собравшихся прочтено было определение о винах его. По прочтении каждой отдельной статьи асикрит наносил бывшему патриарху удар в лицо, а тогдашний патриарх Никита восседал на своем троне и смотрел на это. Когда окончена была эта церемония, ввели Константина на амвон и поставили прямо, а патриарх Никита, окруженный епископами, взял в руки обвинительную грамоту и, возложив на себя омофор, произнес отлучение на Константина. Затем его вывели из церкви, не поворачивая его лица к выходу, и дали ему название Невидящего. На следующий день были цирковые игры. Константина обрили, остригли на голове волосы и брови, одели в шутовскую короткую одежду без рукавов и посадили на осла, оседланного задом наперед, дав в руки всадника хвост осла. В таком виде провели его по ипподрому, причем народ и димы издевались и плевали на него. Осла вел в поводу племянник Константина, у которого были вырваны ноздри. Когда он проходил мимо димов, народ сходил вниз, плевал на него и бросал грязью. Против царского места стащили его с осла и попирали ногами его шею, а затем до конца представления он оставался против димов, которые издевались над ним, посылая ругательные слова. Через несколько дней Константин был обезглавлен, и голова его три дня висела на площади Милия на показ народу. Тело же его брошено было в ров на площади Пелагия, где погребают преступников».

Нужно вдуматься в эти исключительные меры по отношению к попавшему в немилость патриарху, чтобы задаться вопросом о причинах, какими можно было бы оправдать изысканную жестокость царя. Историк Бэри высказал предположение, что Константин не соглашался с мерами императора против монахов и тем возбудил против себя непримиримую вражду 31. К сожалению, современные источники оставляют нас в полном недоумении по этому вопросу и не дают никаких данных к раскрытию загадки. Если придавать значение настроению историка Феофана, то в связи с приведенным местом он ставит следующее: «С этого времени он еще с большим бешенством буйствовал против святых церквей».

Успех церковной политики Константина был далеко не окончательный. Он истреблял иконопочитателей и монахов, но в его же царствование и помимо его воли в самом же Константинополе нарождались и воспитывались новые борцы против его системы. Таковы были монахи Студийского монастыря как Платон и знаменитый Феодор Студит, такова была в особенности супруга его сына, августа Ирина, которая с 770 г. вошла в царскую семью и принесла с собой чуждые иконоборческой политике церковные воззрения.

В истории иконоборческого периода совсем отдельное место принадлежит вопросу, который нам предстоит развить в настоящей главе. Итальянские отношения при Константине V шли по тому направлению, какое им было дано иконоборческой политикой отца его Льва. В политическом смысле нигде иконоборческая система не принесла таких роковых для империи последствий, как на юго-западной окраине. Здесь греко-византийский мир стоял лицом к лицу с совершенно чуждым ему латино-германским миром, который заключал в себе более живучести, гибкости и приспособляемости к настоятельным жизненным запросам и успел воспользоваться прямолинейностью восточных императоров с таким искусством и дальновидностью, что произвел мировой переворот в истории в пользу романо-германского элемента и решил в пользу этого последнего спор о политическом и церковном преобладании.

Иконоборческие эдикты, конечно, не могли сами по себе произвести те исторические последствия, которые здесь подразумеваются. Они были непосредственным поводом, давшим содержание резкой переписке и подогревшим обнаружившиеся к тому времени недоразумения между Востоком и Западом. Главная причина споров лежала в политических, религиозных и национальных требованиях, которые неизбежно должны были привести к взаимному столкновению. Император стоял на стороне старых прав империи и держался обеими руками за свои итальянские владения, которые ускользали из его рук.

По смерти Льва III и двух пап, носивших имя Григорий и преследовавших одинаковую по отношению к империи политику (740–741), итальянские дела оставались в неопределенном положении, и ежечасно готовы были вспыхнуть вооруженные столкновения на границах с лангобардами. В Италии за империей оставались небольшие клочки и узкие полосы: Апулия и область Отранто, или прежняя Калабрия, Бруттия, Неаполь, Рим под именем дуката, Равенна с городским округом, пять приморских городов под наименованием Пентаполя и, наконец, Венеция 1. Несколько раз в различных частях Италии составлялись соглашения между различными городами против византийского господства, в иных местах объявлялись самозванцы, принимавшие звание императора. Авторитет наместника или экзарха постепенно падал, и римский дукат приобретал с каждым годом более самостоятельности. Григорий III, по свидетельству местной папской хроники, занимается возобновлением римских укреплений, ведет переговоры с лангобардскими герцогами по политическим делам, заботится о путях сообщения между Римом и Равенной. Весьма вероятно, что к тому времени римский дукат уже вышел из-под непосредственной власти экзарха и получил самостоятельную организацию. Римский епископ начинает чувствовать себя государем, и Рим находится в периоде образования светского государства. Политический такт и опытность руководили наместником святого престола в его слишком смелом и до известной степени революционном решении — порвать связи с империей и искать союза и поддержки у христианнейшего народа франков 2. Этот момент в истории имеет обширную литературу и разработан весьма подробно.