Мишель Дюшен - Герцог Бекингем

Брачный договор, подписанный предыдущей весной, предполагал, что английская королева будет полной хозяйкой своего окружения и король никого не будет назначать в ее свиту, не получив ее согласия. Нельзя не признать, что эта уступка со стороны Карла кажется странной, ибо, согласно международному праву, принцесса, вышедшая замуж за иностранного короля, в своей новой стране должна была отказаться от всех слуг, которые были у нее на родине. Анна Австрийская подчинилась этому закону, выходя за Людовика XIII, то же самое сделала ее невестка Елизавета де Бурбон, ставшая королевой Испании. Итак, госпожа де Сен-Жорж, госпожа де Тилльер (жена бывшего посла, ставшего камергером), госпожа де Сипьер превратились в лейб-гвардию Генриетты Марии, а их враждебность к нравам и религии англичан была очевидна. При этом возле королевы находился еще епископ Мандский с целым отрядом францисканских монахов.

Для Карла и Бекингема отъезд этих французов из страны вскоре стал делом принципа. Но сперва следовало назначить королеве английских фрейлин. Ими стали герцогиня Бекингем, графиня Денби, маркиза Гамильтон – как назло, жена, сестра и племянница главного адмирала. Генриетта Мария выразила протест: эти дамы – протестантки, а ей обещали, что протестантов в ее окружении не будет. Епископ Мандский напомнил об условиях договора. Напрасно. Казалось, все только старались подлить масла в огонь и искали повода для конфликта. В Тичфилде леди Денби организовала протестантские богослужения в одном из залов дворца, в котором жила Генриетта. Та же, как истинная сумасбродка, позволяла себе снова и снова проходить через этот зал со своими дамами, громко смеясь, – конечно, это можно считать ребячеством, но англичане расценили подобное поведение как скандальный вызов. Понятно, почему Бекингем, которого Карл то и дело звал на помощь, объявил Генриетте, что она ведет себя «как девчонка, а не как королева».

Карл потерял терпение. Один случай шокировал всех: в Оксфорде, в то время, как супруги обедали вместе в присутствии большого количества людей, католический священник королевы позволил себе перебить англиканского капеллана, произносившего благодарственную молитву, и начать громко читать латинскую молитву. «Король был так возмущен, что встал и ушел, сорвав со стола скатерть со всем, что на ней стояло» {310} . Окружающие начали поговаривать о разводе королевской четы. Генриетта и сама уже мечтала вернуться во Францию. В письмах матери и брату она жаловалась, что ее преследуют, и изображала себя истинной мученицей.

В Лувре только и говорили что о вероломстве англичан.

Ришелье, которому в момент обострения отношений с протестантами Ла-Рошели война с Англией пришлась бы весьма некстати, попытался достичь примирения.

Он поручил эту нелегкую миссию человеку, известному как преданный своей стране дипломат, но, к сожалению, отличавшемуся обидчивостью и придирчивостью, – то есть человеку, которому ни в коем случае не следовало поручать подобное дело. Его звали Жан де Варинье, граф де Бленвиль. Едва приехав в Англию, он поругался с Тилльером, который тоже был обидчив.

Первая аудиенция, которую Карл I дал Бленвилю 11 октября, прошла в очень холодной атмосфере. На следующий день Бекингем проявил дружелюбие, однако поводов для разногласий оставалось слишком много: поведение свиты королевы, действия, предпринятые против английских католиков ради удовлетворения парламента и вопреки обязательствам, указанным в брачном договоре, использование английских кораблей против протестантов Ла-Рошели, захват англичанами французских судов, подозреваемых в перевозе грузов в Испанию.

Во всех этих вопросах Бленвиль занимал непоколебимую позицию, будучи уверен в правоте своего короля. Он очень не понравился Карлу, и даже Тилльер осудил его.

В Париже английские послы, граф Холланд и Дадли Карлтон, вели себя более изворотливо. Ришелье заверил их, что не намерен преследовать французских протестантов, а его действия в Ла-Рошели имеют целью лишь одно: заставить жителей повиноваться королю.

На этом этапе Бекингем скорее желал примирения, нежели открытого столкновения. Он все еще мечтал сделать Францию участницей великой антииспанской коалиции. Он приказал вернуть хозяевам захваченный несколькими месяцами ранее гаврский торговый корабль «Святой Петр». Однако Ришелье отказывался отпустить приведенные Пеннингтоном корабли, которые он нанял на 18 месяцев и соответственно заплатил за них. По сути, ни Бленвиль, ни граф Холланд не могли сделать ничего толкового, чтобы сблизить английскую и французскую точки зрения, притом что отношения между королем Карлом и королевой Генриеттой продолжали ухудшаться.

Весьма неожиданно одной из жертв парламентской сессии стал хранитель печати Уильямс, верный сторонник и друг Бекингема еще с тех далеких времен, когда тот женился на Кейт Мэннерс.

Уильямс не был политическим гением, но обладал ловкостью, порождаемой здравомыслием. Мы помним, какие он давал советы Бекингему в деле против монополий в 1621 году [63]и в случаях нападок испанцев на фаворита в 1624 году [64]. Так что у главного адмирала были все основания дорожить его дружбой. Однако Уильямсу решительно не нравились воинственные проекты его покровителя. Он откровенно придерживался умеренных взглядов, разделявшихся большинством англичан: враждебное отношение к Испании – само собой, но главнее всего – положение дел внутри Англии и гражданский мир.

Вдобавок к этому, Карл I, в отличие от своего отца, недолюбливал хранителя печати. Его советником в религиозных делах стал епископ Лод, которому Яков I не доверял по причине его нетерпимости к кальвинистам. Лод же пылал жгучей ненавистью к Уильямсу, что объяснялось как теологическими, так и личными причинами (из-за их давнего соперничества за деканство Вестминстера64).

Уильямс возражал против преждевременного роспуска парламента в августе 1625 года. Карл не простил ему этого: 25 октября Уильямсу было предложено сдать государственную печать и удалиться в свое линкольнское епископство. Со стороны молодого короля это была грубая ошибка. В последующие годы при решении конфликтов, которые отныне стали отличительной чертой его правления, Карлу пригодились бы умеренная позиция и мудрость Уильямса.

Согласно общему мнению, опала хранителя печати была делом рук Бекингема. «Власть герцога над королем столь сильна, что те, кому он хочет оказать милость, пользуются всяческими почестями, а те, кому он желает зла, оказываются повержены», – написал в ноябре один из тех, кто внимательно наблюдал за английской политикой {311} . Возможно, это было не совсем так, но общество проявляло почти полное единодушие. И фавориту предстояло пожинать плоды этих настроений.